Рыцарь умер дважды

Эпитафия четвертая Плач предателя

[Кьори Чуткое Сердце]

Жанна, милая, почему ты покинула меня? Жанна, милая, что я натворила? Жанна… все кончено, кончено. Элилейя из рода Кувшинки, умирающая на моих руках, ― последнее знамение конца. Я ее сгубила. Вспоминая, как ты любила меня, я снова задаю вопрос: за что? Он, даже чудовищный он, наверное, заслужил твою любовь больше.

Я глупа, Жанна, я так наивна. Как могла я не понять, как могла не предвидеть, что, побывав в прекрасном огромном мире Синего неба, Ойво и Эйро захотят большего, чем смертоносный огонь? Ты предупреждала, ты-то знала: увидев город, и леса, и реку, они не одолеют соблазн, станут экиланами твоего дома. Твое пророчество сбылось.

Жанна, «зверей» была армия ― целые полчища, они украли все наши зачарованные перья. Эйро и Ойво велели им затаиться в зарослях у Омута. А когда зазвучала свирель, когда околдованная Элилейя шепнула: «Идите…», ― они все бешено бросились вперед и пропали в воде. Ойво ― этот мерзавец ― отшвырнул меня и сиганул за ними. Эйро ― этот безумец, ― прежде ударил Элилейю когтями. Он срезал ей три цветка, Жанна, и оставил три кровавых раны. Отсек путь, чтобы я не помешала, чтобы никто не помешал. Милая… мне негде искать помощи. Бедный Вайю обо всем догадался, в убежище пытался помешать «звериным», когда они тащили меня с собой. Он поплатился: Эйро и ему впился в горло. Жив ли Вайю… не знаю, ничего не знаю. Я пошла с этими двоими, чтобы больше не погиб никто, пошла, потому что тогда же услышала зов, злой зов, которого так долго избегала. Я решила: светоч близко, он приведет твою сестру и все исправит. Но он не успел. Не успел, Жанна, враг в твоем доме, и это моя вина.

Я помню: ты дорожила мной. Помню: жалела меня за предрешенную судьбу, потому что твоя была так же предрешена. Помню: когда я попала в плен, ты спасла меня, а на вопрос, что Злое Сердце взял взамен, ответила: «Не заботься». «Не заботься…» ― как бы я хотела сказать то же. «Не плачь там, в мире мертвецов, не бойся за родителей и друзей». Но я не могу.

Не нужно было заключать подлую, жалкую сделку с Ойво: взамен на путь он всего лишь должен был безболезненно и быстро убить меня, если я буду приговорена к казни. Я не хотела за края мира, не хотела задыхаться и замерзать в звездной пустоте под взглядами всех, кто верил мне. Я смирилась, что умру; мне нет прощения за твою гибель, но так ― долго, видя в последние мгновения твой лик, странную улыбку, а потом кровь, ― выше моих сил. Я заслужила это, но я слаба Жанна. Твоя Кьори очень слаба, и ты, прекрасная, мудрая, наверняка пожалела бы ее. Ты бы смилостивилась, ты бы сама ее убила. Если бы могла. Теперь мне наконец довольно собственного мужества. Нечего ждать: светоч проклял меня из могилы прерывающимся голосом, а твоей сестры нет, нет милой Эммы. Наверное, она погибла; наверное, уже с тобой, сожалеет о том, как незаслуженно ласкова была с твоей убийцей. Вы злитесь, Жанна? Злитесь?..

Плакать поздно, время принять судьбу. Так честнее: даже Элилейя собирает последние силы, чтобы только оттолкнуть меня. Она высвобождается из моих объятий, поднимается на трясущиеся ноги. Бредет в воду, и гладь все чернее с каждым шатким шагом. Моя славная подруга, еще одна погубленная мной подруга! Она предпочтет умереть не рядом с предателем, а там, где родилась, расцвела и могла цвести еще долго. Гляжу в худую бледную спину, но не успеваю окликнуть: Элилейя падает как подрубленная, пропадает в глубине и…

Эмма?

Или… ты?

Часть 4 Со щитом [Голоса Двух Сторон]

Дочку мою я сейчас разбужу,

В серые глазки ее погляжу.

А за окном шелестят тополя:

«Нет на земле твоего короля…»

А. Ахматова. «Сероглазый король»

1 Воскрешенный

[Эмма Бернфилд]

Тонкая рука, дрогнув, выпускает мою. Элилейя не ведет нас к берегу; она, едва уверившись, что и я, и доктор невредимы, просто улыбается, ложится в воде на спину и обессиленно смежает веки. Окликаю ее, но тщетно: тело Зеленой Леди недвижно, и все больше какой-то черной маслянистой гущи разливается вокруг. В сумерках, кроме запрокинутого, заострившегося в смертной муке лица, светлеют только кувшинки, увядающие прямо на глазах.

– Элилейя… ― зову вновь, хочу встряхнуть за худое плечо, но не решаюсь.

– Эмма. ― Доктор осторожно трогает шею девушки, ждет какое-то время и вздыхает. ― Она не дышит. Правда, я не уверен, дышала ли она раньше и к какому виду относится…

Дышала, говорила и радовалась мне, почти как ребенок. С Элилейей все было в порядке, кроме последних дней, когда она отрешилась, странно замкнулась. Была ли это разгорающаяся болезнь? Из-за нее бедняжка умерла? Или…

– Ее убили… сгубили…