Рыцарь-ворон (СИ)

Она окликает его по имени, бросается к нему... И замирает, увидев тело у его ног. Родерик! Нет!!

Потом, много позже, они сидят с Лайонелом, обнявшись и прижавшись друг к другу. Их словно двое осталось в этом жестоком мире, и только друг в друге они видят спасение. Дрожа, срывающимся голосом, Лайонел рассказывает о произошедшем. О внезапном нападении норманнов, о том, как жестоко они расправились со всеми. Как пытался он, Лайонел, защитить раненого Родерика...

- Я, хоть и был тоже ранен в плечо, выстрелил и попал в голову этому рыцарю-ворону, - говорит он. - Но боль была слишком сильной, и я потерял сознание. А, когда очнулся... - Он всхлипнул и закрыл лицо руками. - Мой брат уже был мертв. Предательский удар в спину... Эдель, я не могу, не могу жить после этого!

Она гладит его по голове, утешает. Он сделал все, что мог. Если Родерик погиб, - значит, такова воля господня.

- А ты... - вдруг говорит он, глядя на нее. - У тебя платье разорвано спереди, и на ногах кровь. Что произошло с тобой?

Она лепечет что-то, но ему уже все понятно. Однако он не отстраняется, лишь крепче прижимает ее к себе.

- Мы оба пострадали от этого ворона... Но мы найдем его и отомстим!

- Да! Да! Страшно отомстим! - вторит ему она.

- Что же делать? Что делать? - повторяет он, глядя на тело Родерика, в безмерном отчаянии и ужасе.

Ей хочется быть слабой, - но он слабее ее, и ей приходится принимать решения. Она собирается с духом.

- Найди и поймай лошадь. А лучше двух. Мы должны отвезти Родерика его отцу. А я пока осмотрю тела. Быть может, кто-то остался в живых.

- Но, Эдель... Как я смогу показаться на глаза барону Карлайлу, после того, как не смог спасти брата??

- Лайонел, ты сражался до последнего, ты защищал Родерика как мог, и тебе не в чем винить себя. Барон все поймет и простит тебя.

- А ты? что будет с тобой?

Челюсти ее дрожат, она с трудом сцепляет зубы. Но решение уже найдено и принято, - каким бы страшным и греховным оно ни было.

- Найди лошадей, - повторяет она. - По дороге в Карлайл я расскажу тебе, что придумала.

11. Между молотом и наковальней

Эдель проснулась, но вставать ей не хотелось. Она рассеянно поглаживала рукой беличьи хвостики, пришитые к краям одеяла, и думала - сначала над тем, зачем уехал несколько дней назад в Лондон Лайонел; затем - с радостью и гордостью - над тем, что Дик все больше ладит с детьми, и даже стал у них кем-то вроде вожака... И, наконец, над тем, что случилось вчера между нею и графом.

Как странно - де Турнель был ее мужем по-настоящему уже много дней, но все это время она все еще где-то в глубине души считала, что остается верной Родерику. До вчерашнего вечера, до того поцелуя...

Этот поцелуй оборвал последние нити, связывавшие ее с первым возлюбленным. Он открыл для нее какую-то новую, незнакомую Эдель; и нельзя сказать, - и да простит ее, если это грех, Всевышний, - что это открытие вызвало неудовольствие.

А еще, оказывается, она имеет власть над де Турнелем. Над этим волевым, суровым, гордым норманном. Он не так равнодушен к ней, как пытается казаться. Удивительно... и так необычно.

Она поднесла руку к губам, вспоминая все подробности того поцелуя. Его язык у нее во рту... Кто бы мог подумать, что это окажется так приятно.

Неожиданно за дверью послышались поспешные шаги, и в спальню влетела Сара, - совсем непохожая на себя, раскрасневшаяся, со сверкающими глазами.

- Миледи!

- Что случилось?

- Ох, миледи!.. - Сара вдруг начала плакать. Даже не плакать - рыдать. Эдель вскочила и подбежала к ней.

- Сара! Ради бога!.. Что случилось?

Но старая экономка не отвечала. Она уткнулась головой в плечо госпожи, пытаясь что-то произнести, - однако рыдания не давали ей вымолвить ни слова.

Эдель не на шутку испугалась. Что с Сарой?!

И тут раздался детский голосок, заставивший ее вздрогнуть всем телом.

- Мама!

Нет, конечно, ей просто послышалось. Или это какой-то чужой ребенок, случайно поднявшийся в башню и зашедший в эту комнату. Он потерялся и зовет свою маму...

Она медленно повернулась на голос, - и ноги ее едва не подкосились. В дверях стоял ее сын.

- Мама, - повторил он.

- Боже всемогущий! Дик!!

Она бросилась к сыну и прижала его к себе; слезы так и брызнули из глаз. Ее сын заговорил! Хвала Всевышнему, заговорил!..

Она уже не надеялась на это. Не чаяла когда-нибудь услышать его голос, хотя в глубине души самым огромным ее желанием было услышать именно это слово - «мама». Такое простое, выговариваемое так легко всеми детьми... Но для Эдель это было нечто волшебное, чего на свете не существует; это было как взлететь под облака, как увидеть в полной темноте, как ожить после смерти...

Она рыдала навзрыд вместе с Сарой; слезы ее капали на лицо Дика, на его темные кудри. Он стоял смирно, будто чувствуя, что не нужно сейчас вырываться, что эти материнские слезы не горькие, а сладкие, и несут в себе не печаль, а радость...

Чуть позже Эдель бежала по ступеням вниз, во двор, разыскивая мужа. Она нашла его на конюшне; он сам седлал своего вороного, видимо, собираясь выехать.