Рыцарь зимы

– Три недели ушло на то, чтобы сделать эту куклу, – проворчал он, – а ты снес ему башку за полминуты!

– Прости.

– Прости, значит? Тебе нужно будет научиться владеть собой, парень, вспыльчивость принесет смерть. Воин должен оставаться хладнокровным и собранным, а не рубить сгоряча направо-налево. Удары должны быть умелыми и выверенными.

– Но я же срубил ему голову, верно?

– Да, но ведь перед тобой будет стоять не один сарацин, а десять. Если так размахивать мечом, как сейчас, в ярости, только зря растратишь силы и сможешь убить лишь одного, когда нужно прикончить десятерых. Один удар, прямо в сердце, – вот все, что нужно. А не череда рубящих ударов, словно ты дикий зверь с колючкой в заду. – Старик подобрал отрубленную голову и посмотрел на нее, покачивая своей. – Бедный старина Эшфейс. Ушла целая неделя на то, чтобы раскрасить этот замечательный тюрбан. Обратно приставить уже не получится, а? Ты покончил с ним раз и навсегда.

Эндрю снова попросил прощения, но старина Фоггерти не смягчился. Он ворчал до самого вечера.

Наконец наступил день, когда Эндрю пришла пора покинуть поместье и вместе со стариной Фоггерти двинуться к деревне Крессинг. Посеребренный доспех работы Хельмшмида Австрийского был так красив, что захватывало дух. Он ослепительно сиял на солнце, безупречно выкованный и искусно украшенный узорами из позолоты, сходящимися в центре. Рисунки на наплечниках походили на крылья орла, на забрале – на львиную пасть, а на нагрудной пластине красовалось изображение дракона. Каждая деталь – поножи, рукавицы, воротник, наручи, панцирь, набедренники – великолепна и совершенна. Никогда еще Эндрю не видел столь искусно выполненных лат, даже на рыцарях в Крессинге.

– Я буду похож на принца, когда въеду в них в свою деревню! – с восторгом воскликнул юноша.

– Этого в Крессинге ты носить не будешь, – твердо возразил старина Фоггерти. – Ты поедешь вот в этом, – произнес он, показывая ученику старую, изъеденную ржавчиной кольчугу, пару грязных рукавиц и покореженные наколенники и налокотники.

– Что?! – с беспокойством вскрикнул юноша. – Почему?!

– Подумай головой, мальчишка! Ты что, хочешь, чтобы тебя возненавидели сразу же, как ты покажешься в деревне? Хочешь въехать в нее в дорогих доспехах, во всем великолепии? На тебя посмотрят и скажут: «Хвастун! Слишком задирает нос!» Рыцари станут завидовать, а монахи – презирать, считая тебя тщеславным забиякой, каковым ты, в сущности, и являешься. Местные жители поперхнутся негодованием и преисполнятся обиды и отвращения. Они найдут причину сжечь тебя на костре через неделю, а потом будут кидать жребий, кому достанется доспех работы Хельмшмида. С твоей славой колдовского отродья им не нужно будет даже придумывать себе оправдание. Нет, парень, поезжай туда со смирением и достоинством, а доспехи твои я повезу в мешке. Боже всемогущий, мне достался на воспитание сущий младенец! Дай мне сил выполнить это поручение или ниспошли случай избавиться от него.

Эндрю понял мудрость предложения, но вместе с тем был разочарован и обескуражен. В своем воображении он въезжал в деревню, похожий на бога войны, горделивый, могучий, восседая на своем великолепном скакуне Чародее. Он хотел, чтобы они поперхнулись от зависти, смотрели на него и чувствовали, что мальчишка, ведьмин выкормыш, лучше их самих. Он и был лучше! Он спас жизнь дочери рыцаря и в награду за это получил возможность возвыситься, несмотря на свое низкое происхождение, и смотреть сверху вниз на невезучих крестьян. Он, Эндрю из Крессинга, был теперь одним из немногих счастливцев, получивших редкий шанс подняться над остальными.

Но при этом юноша понимал, что старина Фоггерти прав. Пруд с утками никуда не делся, готовый принять свою жертву с распростертыми объятиями. Мальчишки могут запихнуть его в подаренные сэром Робертом замечательные доспехи, бросить в воду и сказать: «Посмотрим, как он выплывет оттуда вот в этом».

– Ну хорошо. Я напялю на себя эту древнюю кольчугу. Неужели не нашлось другой, новее, и не такой ржавой?

– Мне она сгодилась в пятьдесят третьем, значит, и сыну никчемного кузнеца сойдет. Видишь вот эти погнутые звенья? Один франк попытался проткнуть меня кинжалом, но я задушил его голыми руками, прежде чем ему удалось прорвать кольчугу.

– Значит, это произошло в те дни, когда у тебя еще были целы обе руки.

Старина Фоггерти кивнул:

– Две руки и две ладони.

В юноше внезапно пробудилось любопытство.

– А как ты потерял руку?

– Попал под колесо осадной машины.

– И тебе отрубило руку?!

– Нет, один из палестинских целителей отпилил ее небольшой пилой. Сказал, что рана начнет гнить, если этого не сделать, что зеленая слизь быстро доберется с кровью до сердца, – произнес Фоггерти, ударив себя в грудь, – оно тоже сгниет, и я умру. Они куда лучше разбираются в знахарстве, арабы. Они изучали целительство куда дольше нас. И знают, о чем говорят.

– Значит, так происходит, если размозжить руку?