Рыцарь золотого веера

– Да, мой господин. Надеюсь, что дождь вскоре кончится. – Он кончится, Андзин Сама. В это время года дождь заканчивается довольно быстро. Теперь иди, а потом вернёшься и доложишь мне. Вскоре мы все уже будем на марше.

Один из мальчиков встал на колени со шлемом в руках. Полководец был уже полностью облачён в броню.

– Шлем не нужен, – сказал Иеясу. – Принеси мне вон тот белый платок.

Мальчик повиновался.

– Обвяжи им мою голову. Мальчик повиновался.

– Без шлема, мой господин? – спросил Сукэ. – Вот уж действительно напрасно.

– Все шлемы очень похожи, – ответил Иеясу. – Но по этому платку мои воины узнают меня. Белый – это цвет Токугава. Пусть они следуют за головой в белом.

Дорога была забита шагающими впереди солдатами. Ноги их расплёскивали лужи и месили грязь. Уилл обнаружил, что проще ехать не по мощёной дороге, а напрямик через поля. Вскоре он очутился посреди огромной массы людей и животных, окружённый приглушённым гулом. Было уже почти пять часов, и чернота ночи выцветала, превращаясь в белый утренний туман. По левую руку Уилл увидел отлого поднимающуюся возвышенность, поросшую редкой травой. Почва там становилась каменистой, постепенно превращаясь в монолитную скалу. Дальний её край терялся в тумане.

Справа, за дорогой, запруженной продвигающейся вперёд армией, даже сквозь туман виднелось огромное зарево. Огни были зажжены патрулями Западных, чтобы служить маяками своей отступающей армии. Как и предсказал Иеясу, она отходила всю ночь – несмотря на успех накануне днём. Сейчас они, наверное, заняли подготовленные позиции и поджидают неприятеля; однако всю эту ночь они провели без сна.

Так как, был он уверен в победе? Шансы на неё были довольно велики. Но жизнь его зависела от окончательного выбора человека с труднопроизносимым именем Кобаякава, которого он и в глаза-то никогда не видел. Рукоять короткого меча неприятно давила на живот, когда он ехал верхом, размышляя над этим. Прошлой ночью он вытащил этот меч из ножен и попробовал лезвие – оно было как бритва. Представить, что оно сделает с его животом… Это если он наберётся храбрости использовать его по назначению.

Значит, он боится смерти? Как странно – он чувствовал вообще ничего, знал только, что о завтрашнем дне думать сегодня смысла нет – до тех пор, пока сегодняшний день не закончился. А закончился он не скоро…

Теперь холмы нависали над ним со всех сторон. Он развернул коня и поехал обратно, вскоре снова оказавшись в гуще войска. Солдаты молча приостановились, пропуская его. Солнце уже встало, но туман по-прежнему не позволял видеть дальше сотни ярдов. Они только видели его белые ножны. Чтобы как-то отличить своих, каждый отряд нёс белое знамя, понуро обвисшее под дождём.

Из-за сплошного потока идущих воинов его продвижение вперёд замедлилось до черепашьего шага. Пока что он не увидел ничего такого, что убедило бы его в возможности вообще применить орудия. Дорога превратилась в сплошное болото, и высохнет она не скоро, а земля по обочинам была слишком мягкой. И в довершение этого кошмара для любого артиллериста впереди показались дома, раскинувшиеся вдоль дороги и уходившие в туман, сползавший с холмов. Секигахара. Название, которое он запомнил надолго.

Люди заполнили до отказа узкую улицу. Раздавалось бренчание доспехов, ноги хлюпали в грязи. Людей здесь было даже больше, чем на дороге, – все рвались вперёд, перекликались друг с другом, их начальники на лошадях казались каменными глыбами, выкрикивающими приказы и снова пропадающими. Уилл пришпорил коня, загоняя его в толпу, и сразу с нескольких сторон раздались недовольные крики. Но у кричавших уже не было белых ножен. И на знамени, свисавшем с древка в нескольких футах от него, не было золотого веера. Армия Западных. Его сердце рванулось из груди, и он снова резко дёрнул поводья, разворачивая коня. Кто-то громко закричал почти у самого стремени. Белые ножны. Но всё же недостаточно близко. Двое протянули руки к поводьям, ещё один схватился за меч. Уилл отчаянно рванул собственный клинок из ножен, вонзил шпоры в бока лошади, рубанул направо, налево и обнаружил, что тоже орёт от ярости нечто нечленораздельное. Или это был страх?

Конь попятился, и он чуть не свалился с седла. Человека перед ним уже не было, но он, не переставая, размахивал мечом. Мокрый клинок темнел под проливным дождём, тускло отсвечивая в полутьме. Но влага на нём была кровью. Господи Боже мой, подумал он, я убил человека.

Раздался ужасающий свист, и что-то промелькнуло у него над ухом. Инстинктивно он откачнулся в сторону и тут же вывалился из седла. Его конь почему-то валился тоже, и на одно кошмарное мгновение ему показалось, что его сейчас придавит. Но тут его схватили за руку и выдернули в сторону; до него вдруг дошло, что вокруг – толпа копьеносцев из армии Токугавы. Воздух наполняли свист стрел, завывание сигнальных рожков и рёв труб.

– Остановиться! Всем остановиться! – крикнул офицер, въезжая на коне в толпу солдат. – Прекратить движение!