– Он сам порой не знает, что сделает в следующее мгновение, – говорили тонкие знатоки. И Валерий им не возражал, только загадочно улыбался. Думал про себя: «…если уж я не знаю, то каково же тем беднягам защитникам, что выступают против меня?» Охотно верю в возможность такого рассуждения: ведь кроме всего Валерий был очень добрым, исключительно тонко чувствующим человеком.
Величие Харламова как спортсмена, может быть, наиболее полно и ярко проявлялось в его отношении к игре. Есть хоккеисты, которые великолепно, броско, зрелищно-привлекательно играют против слабых соперников, но заметно сникают, становятся «невидимыми» в решающих матчах. Есть, наоборот, исполнители, выступающие во всем блеске своего мастерства в решающих встречах, но считающие ненужным делом утруждать себя в поединках, исход которых почти ясен еще до того, как они начинаются.
Валерий Харламов никогда, ни при каких обстоятельствах не опускался до уровня «середнячка», в соревновании любого значения он был всегда одинаково великолепен, всегда – в порыве вдохновения.
Есть такое немного торжественное старинное выражение, рожденное в мире театра, – «служение искусству». В нем выражено понимание творчества как высокой, благородной миссии, самоотверженного выполнения гражданского долга. Служение искусству хоккея – вся жизнь Валерия Харламова.
Об исключительной верности Харламова хоккею говорит и одна из самых трудных и героических страниц его биографии. Дважды – в 1972 и 1973 годах – Валерий подавляющим большинством голосов журналистов признавался лучшим хоккеистом страны. В апреле 1976 года его назвали лучшим форвардом очередного чемпионата мира, проходившего в польском городе Катовицы. А через месяц он попал в автомобильную катастрофу.
Наверное все, кто любит хоккей, помнят, как мы, многоликая армия болельщиков, единодушно переживали за Харламова. Обрывали телефоны, спрашивали друг у друга, встречаясь на трибунах:
– Ну, что с Валерием, очень плохо?
– Будет он еще играть?
Ответить на этот вопрос было невероятно трудно: врачи определили двухлодыжечный перелом голени правой ноги, перелом двух ребер, сотрясение мозга, а также еще множество мелких ран и тяжелых ушибов.
– На мой взгляд, он уже вряд ли вернется на лед, – сказал еще в самом начале лечения один из консультирующих Харламова профессоров.
Но Валерий вернулся, причем в такие сжатые сроки, что привел в изумление даже самых оптимистически настроенных врачей. И когда он первый раз появился на льду, все еще в гипсе, но уже с клюшкой в руках, его товарищи по клубу, ничуть не стесняясь своих чувств, устроили Харламову овацию. Прошло еще несколько месяцев. Валерий вышел в составе ЦСКА на очередной матч со столичными мастерами «Крылья Советов» и через несколько минут, уйдя своим знаменитым рывком от преследования, забил гол. Тогда 15 тысяч зрителей в единодушном порыве вскочили со своих мест, и их восторженная овация долго гремела под сводами ледового дворца как своеобразный гимн мужеству и преданности спортсмена.
Ему еще было далеко до сорока, когда новая автокатастрофа безвременно вырвала его из жизни. Это произошло накануне отлета сборной за океан, на розыгрыш Кубка Канады. И это крупнейшее соревнование, привлекшее внимание всей планеты, началось с минуты молчания в память о великом хоккеисте. Стояли в безмолвии десятки тысяч зрителей, замерли в строю прославленные мастера клюшки Канады и Соединенных Штатов Америки, Чехословакии, Швеции, Финляндии. Стояли понурив головы вчерашние товарищи Валерия по сборной страны – его испытанные партнеры и молодые ученики. Стояли, отдавая долг чести памяти одному из прекрасных героев мирового спорта.
Обычно когда теперь говорят об этой тройке, то вспоминают ее необыкновенно быстрый взлет и представляют дело чуть ли не так, будто ее никто не создавал и все произошло вроде бы само собой. На самом деле ничего нет несправедливее и неправильнее этого утверждения. Рождение этого звена стало результатом долгого и мучительного творческого поиска, результатом большой педагогической работы, проделанной Анатолием Владимировичем Тарасовым.
На исходе были счастливые для нашего хоккея шестидесятые годы. «Старая гвардия» начинала редеть. Распалась знаменитая тройка Александра Альметова – ушел ее лидер, ушел Константин Локтев. Только несдающийся Вениамин Александров еще оставался в строю, не желая подчиняться времени.