А газеты тем временем запестрили шикарными некрологами. «Ушёл из жизни видный деятель Коммунистической партии» — эти слова встречались чаще всего. Но были и другие слова: «Демократическая общественность скорбит, он был выдающимся правозащитником». А про одного даже написали: «Русская культура осиротела, он был одним из самых ярких художников наших дней».
Про пожар в сатанинском храме газеты писали скупо: «Сгорело здание, где располагались офисы известного предпринимателя. Основная версия следствия — неисправность электропроводки».
Рому после скополамина не убили. Его вообще не хотели убивать, но решили пока подержать у себя, приковав наручниками к трубе в гараже. Один раз в сутки ему приносили еду. Он непрерывно повторял: «Крови! Крови! Крови!». Эту его просьбу никто выполнять не собирался. На пятый день его нашли мёртвым в луже собственной крови с прокушенными венами. Он хотел крови, и он её получил. Ведь каждый получает то, что хочет. Тело Ромы вывезли ночью на свалку, где его разорвали бездомные собаки.
Андрей как-то спросил Кирилла:
— Из здания во время пожара кто-нибудь спасся?
— Да, несколько человек выползли, слегка только обгорели. Некоторые выпрыгнули из окон второго этажа. Удивительно, но даже ноги не переломали.
— Их, наверное, можно оставить в покое?
— Да, конечно. Господь решил, что они должны жить. А кто мы такие, чтобы с Богом спорить?
— Всё так. Только сейчас вспомнил про секретаршу Ромы. Она была единственным человеком в здании, которого мы не убили, не покалечили и даже не оглушили. Пожалел, женщина всё-таки, к тому же очень красивая. Решил, что достаточно будет связать. Потом в горячке и не вспомнил про неё. А вышло так, что именно её я обрёк на верную смерть.
— Ты не приговаривал эту ведьму к сожжению. Таков был приговор Божий.
— Я тоже так думаю, — глухо и мрачно сказал Сиверцев.
— Забудь, Андрей.
— Ничего не забуду. Ни одну каплю пролитой мною крови не забуду. Буду жить и помнить. Жить надо с тем, что есть.
— Нашего командора мы должны похоронить на одном из лучших московских кладбищ. Он это заслужил, — сказал Шерхан. — Может быть, на Новодевичьем? Там монастырь рядом. Разрешения добьёмся. И Контора поможет. Он ведь у них служил. Русский разведчик, выполнявший особые задания за рубежом. Памятник достойный поставим.
Редко что-либо говоривший Зигфрид, на сей раз сказал, как отрезал:
— Командор Дмитрий Князев должен быть похоронен по тамплиерскому обычаю — без гроба, завёрнутым в белый плащ, лицом вниз. Такой ритуал нельзя проводить на городском кладбище. Там будет много… разных людей.
После гибели Князева, Зигфрид стал единственным рыцарем в команде, руководство автоматически перешло к нему, и сейчас он не выражал мнение, а отдавал распоряжение, но в тамплиерском братстве никто не был лишён права голоса, поэтому Милош сказал:
— Зигфрид прав. Но что делать? Не можем же мы просто зарыть тело командора в лесу.
— Есть вариант, — вставил слово Серёга. — Под деревенькой, где живёт Валидол, есть небольшое кладбище в лесочке. Там почти никого не хоронят. Уже всех похоронили. В деревне только три дома жилых остались. Посторонних не будет. А Валидол отпевание совершит.
— Принято. Похороны завтра, — отрезал Зигфрид.
Сиверцев, присутствовавший при разговоре с каменным лицом, не проронил ни слова.
На могиле командора установили простой деревянный крест. На перекладине сделали надпись: «Дмитрий Юрьевич Князев». И даты жизни. Больше ничего. Венков с табличками и ленточками здесь не было. И речей над могилою не читали. Отец Иоанн совершил отпевание. Братья молча молились. Никто так и не сказал ни слова. Можно было, конечно, и сказать несколько слов, но никто не решился. Все чувствовали, что любое слово тут прозвучит фальшиво.
Вчера вечером они нагрянули к Валидолу с покойником не только без приглашения, но и без уведомления — знали, что старик одобрит их. Старик только кивал, слушая братьев. Все встали утром в пятом часу, выбрали место на кладбище, выкопали могилу — всё без проблем, без заминок. После похорон никаких поминок не планировали. Было ещё утро — девятый час. Валидол пригласил всех к себе в дом, попить чайку с баранками.
— Вы, ребята, будьте спокойны, за могилкой я послежу, землицы потом подсыплю, когда осядет. Панихиды буду служить регулярно. Мне и самому, конечно, недолго осталось, но я этот дом завещаю братству вашему пересветовскому. Будет у вас своя загородная резиденция. И могилка вашего командора здесь. А меня вы рядом с ним похороните. Там как раз есть местечко. У меня родни — никого. Думал, и похоронить будет некому. А теперь я это дело вам поручаю.
— Считайте, что мы все теперь ваши сыновья, отец Иоанн, — сказал Ставров.
— Вот и славно. А теперь, чада мои, извольте ко мне по одному на исповедь. Остальные — на улицу.