Рыцари былого и грядущего. Том II

Никогда в жизни Сиверцев так не уставал, как во время изнурительного перехода по горам Ирана. И всё-таки он чувствовал себя счастливым, потому что всё было просто – надо выдержать, надо дойти. А больше ничего не надо.

Покинув субмарину и без проблем вступив на персидскую землю, они сначала долго ехали куда-то на машине, которая ждала их в условном месте, потом опять ехали и вот теперь снова шли козьими тропами.

Впервые они с Дмитрием работали группой. Андрей научился понимать своего командора без слов. Князев был старше его не более, чем на полтора десятка лет, но Андрей уже начинал чувствовать в нём отца – внимательного и заботливого, очень простого и близкого, всегда говорившего с ним на равных, но иногда вдруг удалявшегося на недосягаемые высоты орденской иерархии. Без надменности, без холода, он просто становился психологически недоступным. Андрей хорошо чувствовал, когда к командору можно обращаться просто по имени, а когда его надлежит называть «мессир» и никак иначе.

Они развели костёр на берегу горной речки. Дмитрий пошёл с котелком к воде. Как хорошо на нём смотрелись просторные персидские одежды, словно он всю жизнь их носил. И эта шапочка, сначала казавшаяся странной, а теперь уже ставшая вполне привычной. Так же одеваются моджахеды в Афганистане, тот же народ – фарси. После Афгана Князев мог возненавидеть эту одежду, а он носит её, как природный перс – с элегантным достоинством и простотой. Он явно любит эту одежду. Так же, наверное, он относится к исламу. Отвергает его, но любит. Любит в исламе верность Богу до последнего вздоха, любит суровость и простоту, любит приверженность добрым и древним традициям.

Как не хотелось бы Андрею когда-либо скрестить своё оружие с мусульманами. До того ли, когда мир вокруг них бьется в истерике воинствующего безбожия? Пусть противоречия между исламом и христианством принципиальны и непреодолимы, но перед лицом безбожного мира они отступают на второй план. А Дмитрий-таки вылитый моджахед. Не только по одежде, у него и лицо стало какое-то… душманское.

К окрестностям Аламута они подходили когда уже смеркалось. Как и всегда в конце дневного перехода Сиверцев едва держался на ногах. Голову застилал туман, ещё больше усугублявшийся сумерками. Двух персов, которые встретили их на тропе, Андрей почти не воспринял, словно они выплыли из сна и сейчас должны исчезнуть, а потому не надо обращать на них много внимания. Потом появился горный аул, мазанки, показавшиеся такими же иллюзорными. Его завели в какое-то помещение, жестом указали на кровать и исчезли. И вообще всё исчезло.

***

Андрей проснулся ранним утром. Глянул на часы – начало пятого. Спать совершенно не хотелось, голова была ясной, во всём теле – бодрость, несмотря на то, что мышцы болели от вчерашней перегрузки. Хотелось двигаться. В душе стояло замечательное ощущение радости жизни. Спал он, как выяснилось, в одежде. Присел на кровати. Хотелось вот так просто посидеть в безмолвной молитве.

Через некоторое время в комнате появился… Шах. Никем иным этот человек не мог быть. Дмитрий описывал Шаха, как бродягу-оборванца, а стоящий перед Сиверцевым человек был одет в шелка и парчу, голову его венчал тюрбан с крупным рубином, на груди – крест, усыпанный изумрудами. Он напоминал исламского вельможу среднего калибра, даже крест не разрушал этого образа. Но царственная осанка, исполненная величавой простоты, изумительно благородное лицо – они могли принадлежать только тому нищему бродяге-дервишу. Чёрные маслянистые глаза были очень добрыми, без намёка на высокомерие, такие вряд ли могли быть у вельможи. Сиверцев встал и, сдержанно улыбнувшись, отвесил полупоклон. Шах ответил тем же.

– Вы – Шах? – по-мальчишески спросил Андрей.

– Так называют меня. Я отзываюсь, чтобы никого не смущать. Но я не шах, конечно. Слуга своих людей, – Шах говорил мягко и добродушно, но совершенно без елейности.

– А меня зовут Андрей.

– Мистер Князев уже успел рассказать мне о вас. Не хотите ли, Андрей, присутствовать на богослужении в Каабе Христа?

Андрей растерялся лишь на секунду:

– Если это будет угодно Богу,… господин.

***

Аул, по которому они шли, был самым обычным – мазанки, суровые бородатые мужчины, женщины в паранжах, шустрые босоногие ребятишки. Храма нигде не наблюдалось. Шах завёл Андрея в самую обычную мазанку с нищим убранством. Ничто здесь не напоминало храм, но растеряться Андрей не успел. За ободранной неприметной дверью, которая могла бы вести в заурядную кладовку, открылась каменная лестница, ведущая вниз. Пока они спускались, Шах пояснил: «Когда-то на месте нашего аула был замок ассассинов. Нет, не Аламут, конечно. Аламут стоял в нескольких милях отсюда, а этот замок, так же подчинявшийся Хасану ас-Саббаху и его преемникам, был куда меньше главной ассассинской твердыни. Но ассасины даже небольшие свои замки обустраивали весьма основательно, а в результате, хотя наш замок давно исчез, но подземные помещения очень хорошо сохранились, чему мы, конечно, рады. Здесь наш храм. Христианская Кааба».