– Вот именно, сэр мошавер, вот именно. Мы помогаем вам поддерживать порядок. Без нас вам порядка не удержать. Мы проживём без вас в этой стране. Всегда жили. А вы без нас – не сможете. А этот человек – он разрушает порядок, он смущает народ, он одинаково опасен и вам, и нам.
– Так значит всё-таки, по-вашему, советский офицер должен взять на себя функции шариатского суда?
– О, нет, – мулла всем своим видом дал понять, что даже мысль об этом кажется ему кощунственной. – Этот человек выступает против сынов Ленина. Убей его за это.
– Он совершил преступления против советской власти?
– Ещё не совершил, но он – подстрекатель. Вы же не хотите подождать пока он поднимет восстание против Советский армии здесь, в самой спокойной провинции? Вы понимаете, что его нельзя предавать публичному суду, ни вашему, ни нашему? Его надо просто тихо убрать. Вы должны это сделать.
– Я ничего вам не должен.
– Нет, конечно, не нам, сэр мошавер, – тонко и зловеще улыбался мулла. – Вы должны своему начальству. Этот человек призывает не подчиняться безбожникам, то есть вам. Он так же говорит, что он – шах. Он, по-существу, призывает к реставрации монархии, желая царствовать на нашей земле. Тот, кто оставит этого самозванного шаха безнаказанным, тот враг советской власти.
«Ах вот оно что, – подумал Кзязев, – я-то, дурак, ждал, когда они обозначат мой интерес в этом деле, а они решили попросту взять меня на испуг. До чего дошло – религиозные фанатики учат меня любить советскую власть. А ведь они действительно могут организовать мне большие неприятности. Да не в этом дело – от доносов как-нибудь отобьюсь. Только тут и правда что-то очень серьёзное, от чего нельзя просто так взять и отмахнуться. Если муллы так переполошились, значит это тема».
Князеву надоело играть в слова, и он просто спросил:
– Вы задержали смутьяна?
– Да, он здесь, во дворе.
– Пусть его приведут ко мне, а вы – идите. Если мне надо будет что-нибудь обсудить, я найду вас. Сюда больше не приходите, – Князев заметил, что разговаривает с муллами, как со своей агентурой. Им это, должно быть, очень обидно. Ну и наплевать, сами напросились.
***
Перед майором стоял типичный человек Востока лет тридцати с небольшим. Его облик и впрямь был царственным. Благородное лицо, осанка, красивые длинные волосы и короткая борода – всё изобличало личность незаурядную. Даже простая и обычная для этих мест одежда сидела на нём как-то уж очень ладно, словно её подбирали и подгоняли лучшие модельеры. «Может и правда какой-нибудь принц крови? – подумал Князев. – Держит себя с большим достоинством, страха в нём нет. И никакой позы, никакого вызова. Не похож он что-то на подстрекателя и религиозного фанатика».
– Ты – Шах? – спросил майор.
– Так меня называют, но я не считаю себя шахом, и не стремлюсь им стать. Если бы стремился, разве позволил бы так легко себя арестовать? Спроси и тебе скажут – я не сопротивлялся. Претендента на корону защищало бы множество сторонников. Меня не защищал никто.
Шах не заискивал и не оправдывался. Он просто говорил правду. Говорил спокойно и даже дружелюбно. Князев сразу же почувствовал к этому человеку большую симпатию. В нём чувствовалась сила и доброта одновременно. В Сашке тоже чувствовалась сила, но в нём полыхала ненависть. Шах был не такой, хотя было и сходство. Как будто оба они знают что-то очень важное и совершенно недоступное пониманию Князева.
Большие, чёрные, по-восточному томные глаза тепло смотрели на майора. С Шахом хотелось говорить. Наверно, поэтому Князев долго молчал, смакуя своё впечатление от этого необычного человека. Потом неторопливо и без нажима начал:
– Тебя передали мне муллы. Что ты сделал?
– Спроси у них. Я не знаю за собой государственных преступлений.
– Ты призывал к свержению народной власти?
– Нет, не призывал, – Шах очаровательно улыбнулся.
– Ты хочешь, чтобы Афганистаном правил шах?
– Я хочу, чтобы Афганистаном правил Бог. То Царство, в которое я призывал людей – не от мира сего.
– Значит, ты всё-таки против народной власти?
– Это ты сказал.
В душе майора неожиданно для него стало закипать раздражение. Князев чувствовал, что Шах отнюдь не пытается издеваться над ним, но это-то и составляло неожиданную проблему. Многие пытаются по началу глумиться над следователем. Майор знал, как таких ломать. С этим человеком так нельзя. С этим – непонятно как. Он выскальзывал из рук. Князев не переставал чувствовать симпатию к этому чудаку, но к симпатии странным образом примешалось раздражение. Он продолжил разговор довольно жёстко:
– Чем ты занимаешься?
Шах словно не заметил изменения в тоне майора, он ответил в прежней дружелюбной манере:
– Я свидетельствую об Истине. Люди, которые любят Истину, слушают меня.
– Ах вот оно что! – Князев злобно взвился, вскочив из-за стола. Его лицо перекосила ненависть. – Об истине свидетельствуешь? И всего-то навсего? Ну так это ж пустяки! Тебя надо немедленно отпустить! Вот только скажи мне, что такое истина – и вали отсюда.
Приступ чекистской ярости нисколько не смутил Шаха. Он ответил спокойно и проникновенно: