Рыцари былого и грядущего. Том II

Хасан проходил обучение сначала у одного даи, потом у другого. Учился ли он на самом деле? Скорее, высасывал своих учителей, как паук мух, потом отбрасывал за ненадобностью. Он знал, что они – никто, они могут лишь дать ему необходимую информацию, без которой не обойтись. По-настоящему можно учиться только у имама, который сам по себе – истина. В этом и был измаилизм. Шииты лишь ждут Махди, тем самым признавая, что сейчас у них нет истины. К измаилитам Махди уже пришёл и его наследник сейчас в Каире. Хасан не просто понимал, а чувствовал измаилизм всем своим изменённым естеством. В центре всего стоит личность. Нет личности – нет истины. Истина не есть теория, это человек. Имам. Посредник между Аллахом и людьми. Поэтому так мало значения имеют учителя, которые являются лишь носителями информации.

Впрочем, у последних не было повода обижаться на Хасана. Всегда спокойный, вежливый и очень внимательный по всему, что ему говорили, он схватывал учение на лету и никогда не противоречил своим учителям. Кланялся, как подобает, делал всё, что ему велели. Кто-то улавливал за его вежливой покорностью крайнюю степень высокомерия. Но придраться было не к чему. Кого-то пугало его неподвижное, лишённое мимики лицо. Никто не видел, чтобы Хасан улыбался, не говоря уже про смех. Но и это было затруднительно постановить Хасану в упрёк. Учителя сходились во мнении, что этот юноша, возмужав, очень много сделает для распространения их учение. Хасан так не считал. Но не собирался делать «очень много». Он знал, что сделает всё и даже чуть больше. Сначала он положит к ногам имама Персию, а потом весь мир.

Путаница измаилитского учения больше не смущала Хасана, хотя он по-прежнему весьма иронично воспринимал это «суп из семи круп». Измаилиты тужились, желая соединить исламские представления о мире с доисламскими греческими, персидскими, вавилонскими верованиями. Получалось не очень стройно. Но это не имело значения. Имам есть воистину снимающий противоречия. Две вещи увлекали Хасана по-настоящему – математика и фехтование. Разум и меч, логика и лезвие – вот что поможет ему завоевать для имама мир.

Он изучил труды всех известных математиков, благо в Исфахане было несколько хороших библиотек. Покупая на последние деньги самую дешёвую бумагу, он самозабвенно решал уравнения, представляя себе, что каждое уравнение – сражение, которое необходимо выиграть. И выигрывал. Даже опытные математики разговаривали с ним на равных.

Фехтовал Хасан так же блестяще. Не обладавший от природы большой физической силой, он был расчётлив, осторожен, молниеносен. Собственно, фехтовальщиком его сделала математика. Он никогда не наносил ни одного лишнего удара, никогда без толку не размахивал саблей, зная, что для победы достаточно одного взмаха клинком. Каждый лишний взмах может стать последним в жизни. Если формула содержит всего лишь один лишний знак – она ошибочна. Это поражение.

Друзей у Хасана не было, хотя многие хотели бы приблизиться к этому человеку, источавшему огромную холодную силу. Но все эти люди были для Хасана «лишними знаками», «ненужными ударами». Впрочем, однажды он сказал Абуфасалу, у которого жил в Исфахане: «Если бы у меня было всего два верных друга, я смог бы победить султана и перевернуть вверх дном всю сельджукскую империю». Значит, он всё-таки нуждался в друзьях? Он просто помнил Архимеда. Зная, что обладает огромной силой, он понимал, что ему нужны только две вещи: точка опоры и рычаг – два верных друга. И тогда мир перевернётся.

Наконец, возведённый в ранг даи, он отправился в Каир, ко двору фатимидского халифа ал-Мустансира – имама измаилитов.

***

В Каире Хасан пережил первое в жизни и самое страшное из всех своих поражений. Он потерял имама. Живого имама, которому можно служить, больше не было. Значит не было единственно возможного критерия истины, следовательно не было и самой истины, потому что теперь невозможно было установить её границы. Остался лишь хаос измаилитского учения. И остался сам Хасан. Один на один со всем миром.

Всё произошло не сразу, в утрату имама Хасан долго не мог поверить. Хотя началось это сразу же как только он прибыл в Каир. Город-сад, город-сказка поразил юного перса склонностью к дешёвой показной роскоши и суетливо-торгашеским духом. Он не увидел здесь и намёка на суровый боевой аскетизм, который один только и может позволить измаилитам положить весь мир к ногам имама. Все что-то покупали и продавали, как будто вселенскую империю можно купить. Все, от последних подёнщиков до первых придворных, пускали друг другу пыль в глаза и ходили перед лицом людей, а не перед лицом Аллаха. Все старались обмануть всех и думали только о том, чтобы вырвать друг у друга кусок власти пожирнее, как будто не в этом городе во дворце обитает сама истина.