Рыцари былого и грядущего. Том III

Замечательные слова. Конечно, это не более, чем слова, которые ничего по существу не доказывают. Но какие у нас есть основания сомневаться в искренности этих слов? Как мы могли бы доказать, что король лукавил? Если бы эти слова принадлежали императору Фридриху II, мы без труда смогли бы доказать, что император говорил неискренне, поскольку сохранилось достаточно доказательств его безбожия. Но король Филипп ни разу и никому не давал повода усомниться в том, что он был ревностным христианином. Как свидетельствуют все современники, Филипп был очень набожным, чрезвычайно преданным защите веры. О нём писали: «Его непримиримость свидетельствует о его ортодоксальности». И неужели этот король стал бы сжигать на кострах таких же, как он, ревностных христиан, только для того, чтобы завладеть их деньгами? Этого не может быть. Король, вне всякого сомнения, был уверен в виновности тамплиеров, и только этим можно объяснить то, что он пошёл на разгром Ордена.

Впрочем, во время процесса король вёл себя так жёстко, как будто его не интересовала истина, и он любыми средствами стремился получить доказательства вины тамплиеров. Но это тоже имеет своё объяснение.

Едва прошли аресты и первые тамплиеры застонали под пытками, как дело приняло необратимый характер. С этого момента короля мог устроить только обвинительный приговор, тамплиеров в принципе уже не могли оправдать. Поэтому, если чаша весов правосудия склонялась в пользу тамплиеров, на правосудие нещадно давили. Король стал заложником собственного величия. Ну не мог он, на всю Францию громогласно возвестив о чудовищных преступлениях тамплиеров, вдруг неожиданно сказать: «Извините, ошибся. Всем спасибо, все свободны». В первые же недели процесса несколько десятков тамплиеров запытали до смерти, и если тамплиеры невиновны, значит король – преступник, а это значит, что Франции больше нет. И все титанические труды короля по укреплению государства пошли бы прахом. Он уже не мог оправдать тамплиеров, даже если покрывался холодным потом от ужаса при мысли, что тамплиеры может быть не виновны. Так не усомнился ли он в виновности тамплиеров по ходу процесса? Это навсегда останется тайной короля.

С этой точки зрения процесс был совершенно не правовым, потому что не являл собой поиск истины. Приказ об арестах был уже приговором. Но дело тут не в короле, потому что мышление средневекового общества вообще не было правовым. Единожды обвинённых, то есть опозоренных тамплиеров можно было хоть сто раз оправдать, но общество уже никогда не приняло бы их в прежней роли.

Итак, король был твёрдо уверен в виновности тамплиеров, но эта уверенность сложилась ещё до процесса, к моменту подписания приказа об арестах, а потом он при всём желании уже ничего не мог изменить. Понятно, что ещё до процесса собрали кое-какую информацию и предоставили её королю. Не маловато ли её было для обретения твёрдой уверенности в вероотступничестве тамплиеров? Очевидно, что маловато. Почему же король поверил? А средневековье вообще было очень легковерно. Вспомним хотя бы про культ святынь. Сколько тогда продавалось щепок от «креста Христова», гвоздей распятия, пузырьков со «слезами Христа». Можно подумать, кто-то представлял доказательства того, что сии предметы являются именно таковыми святынями. Дед Филиппа, Людовик Святой, собрал целую коллекцию таких реликвий, среди которых, надо полагать, не было ни одной подлинной. А король верил. Средневековому мышлению вообще не было свойственно представление о том, что такое доказательства и зачем они нужны. Римское право ещё только начало возрождаться, не успев впитаться в ментальность средневекового человека. И король Филипп поверил в виновность тамплиеров. Очень уж красочно и живописно ему поведали об их преступлениях.

Но… но… но… Филипп, конечно, не был совсем-то уж простачком, которого можно убедить в чём угодно. Не были ли у него причин, по которым ему очень хотелось поверить в виновность тамплиеров? Да, конечно, были. Если тамплиеры виновны, значит и долги им не надо отдавать, да ещё кое-чем поживиться можно. Эти мысли обязательно должны были вертеться, как минимум, в подсознании Филиппа. Да, он искренне верил, но одной из причин этого было то, что очень уж хотелось поверить.

И не только из-за денег. Ещё были обиды. В 1292-95 годах основная часть королевской казны была перевезена из Тампля в Лувр. Король, конечно, сам хотел рулить казной, финансовая зависимость от тамплиеров никак не могла его радовать, да ведь и правда это не хорошо, когда государственными деньгами управляет негосударственная организация. Но королевские финансисты не справились с задачей, и в 1302 году тамплиеры вновь взяли на себя роль королевских банкиров. Разве не чувствовал тогда себя король побитым псом? И разве можно такое забыть?