Одар вновь попытался вспомнить Власту, но вместо ее лица явились пшенично-золотистые кудри Дианы. И ничего он не мог поделать с собой, ничего! Юная графиня Ольбрыхская уже несколько раз повторяла, что она – его судьба; что семейное объединение их – предсказано свыше, самой Ольгицей. А предсказано, потому что… предначертано судьбой. Очевидно, каждый раз девушке казалось, что эта предначертанность заставит князя относиться к ней более серьезно, чем он относится сейчас. Но всякий раз она ошибалась.
В то же время сама Власта любила его с какой-то монашеской покорностью, понять которую мог разве что человек, привыкший к молитвам и обреченности на волю Всевышнего. Но Гяур желал познавать собственную волю. И стремился к тому, что предначертано его волей, а еще – волей случая. Одного из тех случаев, из которых обычно соткана всякая человеческая судьба.
Как всегда, неслышно и почти незримо появился Симон.
Несколько мгновений он молча постоял у Гяура за спиной, а когда тот соизволил оглянуться, предложил:
– Думаю, нам следует осмотреть флигель, князь. Четыре комнаты, чудные гобелены, изысканные статуэтки, ванная…
– И что еще? – подловил его на паузе Гяур.
– Такой маленький дворец, в котором в юности развлекался сын графа Антуан Ворнасьен, и который успел познать то, чего многие из нас, людей прежних поколений, не сумели познать, даже обзаведясь седыми висками.
– Кто успел познать: маленький дворец или наш юный Антуан?
На сей раз слуга выдержал паузу, достойную самого задумчивого из сенаторов, и глубокомысленно произнес:
– Судя по всему, оба, князь. Уверен, вам захочется получить разъяснения по поводу того и другого.
– Как же вы неподражаемо предусмотрительны, Симон!
– Существует не только талант воина, но и талант слуги, – не воспринял тот иронии молодого аристократа. – Причем не только талант, но и высокое, множеством поколений оттачиваемое искусство.
В облике этого невысокого худощавого шестидесятилетнего француза действительно было что-то такое, что заставляло сразу же угадывать в нем слугу, но при этом не позволяло относиться к нему без должного уважения.
– Наблюдая за вами, я все больше убеждаюсь в этом, – честно признал Гяур. – А к словам вашим добавил бы: «Не только искусство служения, но и его изысканный аристократизм».
2
Флигель был похож на старинный рыцарский замок в миниатюре. Все в нем было скромно и сурово, что позволяло судить о рыцарских традициях былых владельцев и происхождении нынешнего хозяина. Одна, наиболее мощная стена его, с двумя башнями, даже была встроена в крепостную ограду, защищавшую дворец графа де Ворнасьена, что придавало этому жилью особую романтическую окраску. И не беда, что она так и не способна была обнаружить у себя какого-либо следа штурмов или осад, поскольку оказывалась в руках врага вместе со всем Дюнкерком…
– Этот флигель больше устроит меня, чем второй этаж дворца, – сразу же признался Гяур, осматривая старинные гобелены и наборы оружия на стенах. – Все в отличном состоянии, притом что не ощущается никакой тени, никаких отголосков этой несуразной войны.
Одар уже знал, что испанцы не грабили дворец Ворнасьена, поскольку у графа имелась невесть когда и каким образом полученная им старинная охранная грамота, заверенная еще печатью короля Испании Филиппа IV Красивого, в которой говорилось об испанской крови рода Ворнасьенов и заслугах перед Испанией, а также о личном королевском попечительстве над ним. Как ни странно, в Испании все еще считались с мнением королей, нынешних и бывших, и чтили их печати, чего нельзя было сказать об отношении французских дворян к словам и печатям их национальных «величеств».
– Кстати, графине де Ляфер этот «Замок Гномика», как называл его молодой граф Антуан, – да простит ему Господь даже то, в чем он не успел согрешить, – тоже понравился.
– И графине де Ляфер – тоже? – улыбнулся Гяур, как улыбаются самым сладостным воспоминаниям. – Прелестная графиня Диана!.. Как же немыслимо давно все это происходило!..
– Не знаю, что вы имеете в виду, но то, что имею в виду я, произошло не далее, как вчера.
– О чем вы, Пьер, Шарль или как вас там?
– Симон, – вежливо напомнил слуга. В конце концов, он давно смирился с тем, что господа не обязаны помнить его имени. – …О том, что графиня осматривала этот «Замок Гномика» не далее, как вчера.
– Я давно подозревал, что вы – закоренелый безбожник, Симон, и, тем не менее, побойтесь бога.
– Мне почему-то казалось, что, услышав о появлении в нашем городе графини де Ляфер, вы безбожно возрадуетесь, как обычно радуются всякому плотскому греху.
Князь вновь хотел благодушно ухмыльнуться, но с трудом дошедший до него смысл сказанного слугой заставил погасить ухмылку в самом ее зародыше.
– Так она что… действительно здесь, в городе?!
– Причем объяснила свое появление тем, что ее пригнала сюда грусть. Она-то ведь считала вас погибшим. До нее дошел слух, что, захватив корабль, на котором вас содержали как пленника, командор дон Морано казнил всех, кто попался ему в руки.