Рыцари Гирты (СИ)

— Я никогда не чувствовала такого возбуждения, такой распирающей ярости, такой похоти, такой ненависти, такой силы… Это было низко, страшно и восхитительно одновременно. Как будто он убил специально для меня, омыл мои ноги этой нечестивой идоложертвенной кровью. Я хотела, чтобы он подошел ко мне, схватил меня этими окровавленными руками за лицо, чтобы взял меня прямо там, при всех, на столе, потому что он сражался ради меня, ради меня пролил свою кровь, пробил сердце этого человека. Он преклонил передо мной колено и смотрел на меня, так бешено, страшно и покорно одновременно, а я была так ошеломлена случившимся и уже была готова встать ему навстречу, обхватить его голову, отдаться ему, но Август прищурился, как будто прочел мои мысли. Он удержал меня за руку, а к победившему вышла его жена и, поднеся ему чашу из которой он выпил, отвела в сторону на скамейку, где достала из своей сумки бинт и жгут и начала перевязывать его раны, как будто все это было в порядке вещей. Труп унесли, трапеза продолжалась, как будто ничего и не случилось. А потом Август предложил мне прогуляться с ним по саду. Он взял меня под локоть, поймал за пальцы. Мы обошли дом, прошлись по дорожкам, говорили о чем-то несущественном, а когда я спросила его, что за человек это был, тот, которого убили, он ответил, что это был мой верноподданный и предложил сыграть в шахматы у себя в кабинете. Я не могла отказать ему, вы же знаете Августа, Борис. Никто не может ни в чем отказать ему в Гирте… Быть может только ваш дядя и вы… Он привел меня в угловую комнату с высокими окнами, бордовыми портьерами и большим зеленым, низким и мягким диваном, на котором ровно посредине уже стояла шахматная доска с расставленными фигурами. Я никогда не видела таких: одни были красными, как будто облитыми свежей кровью и другие лиловыми, как закатное небо. Август налил мне в фужер ликера и передал мне напиток, не тронув моей руки, словно нарочно избегая прикосновения. В кабинете было очень тепло и душно, за окнами уже стояла ночь. Мы сели по разные стороны этого мягкого низкого дивана. Сделали первые ходы. Сидеть вполоборота было неудобно, я вытянула ноги и он тоже вытянул свои. Я чувствовала, что сейчас он коснется меня своей ногой, голенью о голень, как это всегда бывает между женщиной и мужчиной… Мне было жарко, я хотела раздеться, распахнуть рубаху, чтобы он видел мою обнаженную грудь, чтобы он встал, подошел, взял меня в свои горячие стальные руки, опрокинул вниз головой на этот диван лег сверху, забрал мою душу и мое тело, которые теперь принадлежали только ему, как и вся остальная Гирта. Но он только смотрел на меня своими пылающими глазами, чуть улыбался, нарочно ждал, чтобы я сама отдалась ему первой. Играл со мной, изводил меня, поводил ногой, как бы невзначай показывая, чтобы я сама потерлась об его колено, коснулась себя рукой, распахнула свою одежду…

Борис Дорс напрягся, его ладонь с хрустом сжалась в кулак, лицо исказилось, стало особенно мрачным, хмурым и злым. Но он промолчал, не сказал ни слова, не перебил, продолжил слушать рассказ герцогини.