Рыцари Круглого стола. Мифы и легенды народов Европы

– Да позволь же спросить тебя, кто ты такой?

– Теперь я и сам не знаю, кто я такой; а прежде слыл я первым между всеми певцами на равнинах Калевалы.

Тут только догадалась Лоухи, с кем она имеет дело, и предложила мудрому старцу отдохнуть под кровом от тяжкой усталости и утолить свою жажду и голод. Бесприютный и печальный Вейнемейнен на все согласился, утер свои слезы и, усевшись в челнок вместе с Лоухи, мигом очутился на противоположном берегу, у порога ее дома.

Лоухи высушила промокшую насквозь одежду Вейнемейнена, напоила его, потом посадила за стол против себя и стала спрашивать:

– Скажи, пожалуйста, отчего же это ты так горько плакал там на берегу, да и теперь все сидишь, понуря голову?

Вейнемейнен слишком хорошо знал, что злая и жадная Лоухи никого не отпускает из своего царства без дорогого, тяжкого выкупа, и заранее тужил при мысли, что ему, быть может, долго не придется вновь увидеть своей родины, потому что Лоухи могла потребовать от него невозможного.

– Как же мне не грустить и не плакать, – отвечал он, – когда вот несколько дней сряду носило меня по бурному морю, истомленного, измученного прибило наконец к совершенно чужому берегу, на который мне и смотреть-то постыло; мне здесь каждый сучок глаза колет, каждая ветвь грубо хлещет меня по лицу. Мне здесь все чужое, один только ветер мне знакомый, только одно солнце и ласкает здесь меня, бедного, на этой горькой чужбине.

– Ну, полно тебе грустить! – продолжала хитрая ведьма. – Будто не все равно: ведь и здесь также буду я кормить тебя сладким мясом жирных лещей и поить крепким медом.

– Что мне в этом? – с досадою отвечал Вейнемейнен. – По мне лучше на родине напиться чистой воды из башмака, чем на чужой дальней стороне пить мед из золотого кубка!

– Ну, уж если тебе так хочется вернуться на родину, так я, пожалуй, отпущу тебя, и дорогу тебе укажу, и сани тебе дам, только с уговором…

– Требуй чего хочешь, – с радостью отвечал ей премудрый старец, – если хочешь серебра или золота, так бери его сколько угодно!

– Что мне серебро и золото, – отвечала Лоухи, слишком хорошо знавшая могущество Вейнемейнена, – на что оно мне? Золото и серебро – пустяки; я от тебя потребую чего-нибудь поважнее. Я дам тебе лебяжье перо, каплю молока, клочок бараньей шерсти да зерно гречихи, и из них должен ты сковать мне Сампо, со всеми его принадлежностями и сколотить к нему пеструю крышку. Если ты сумеешь это сделать, так я не только отправлю тебя на родину, но еще сверх того отдам за тебя старшую и самую красивую из дочерей моих.

На это старый и мудрый Вейнемейнен покачал головой и сказал ей:

– Нет, я не сумею выковать тебе Сампо, не сумею сколотить к нему пеструю крышку. А вот если ты меня отпустишь на родину, так я обещаю тебе, что заставлю брата своего Ильмаринена выковать для тебя Сампо. Он ведь такой кузнец, какого и в целом свете не найти; посмотри-ка на небо: ведь это его работа – он выковал эту крышку для воздуха, да так искусно, что ты на ней нигде не отыщешь следа его клещей или молота. За него уж и дочь свою выдай; видно, не мне на долю выпало счастье быть ее мужем; только отпусти меня сейчас же на родину.

Лоухи взяла с него слово, что он вместо себя пришлет своего брата-кузнеца и заставит его выковать ей Сампо, это чудное сокровище, в котором должны заключаться все блага жизни; затем усадила его в сани, дала ему в руки кнут и вожжи, а потом сказала:

– Как пойдешь ты путем-дорогою на родину, не выходи из саней, пока конь твой не устанет, не гляди по сторонам, пока не завечереет, не поднимай головы, пока не доедешь до дому, а не то – не миновать тебе беды.

И помчался Вейнемейнен на родину, весело помахивая кнутиком и вожжами, не оглядываясь ни направо, ни налево и только все понукая свою лошадь, быструю, как ветер.

III

Долго и шумно мчался мудрый певец финнов по пути к своей родине; ничто не отвлекало его внимания от мысли, что он вскоре опять увидит все дорогое, милое и близкое ему, когда вдруг, на одном повороте дороги, он явственно расслышал вверху, над своей головой, стук колеса самопрялки.

«Что же бы это такое могло быть?» – подумал Вейнемейнен и, позабыв обо всех предостережениях Лоухи, поднял вверх голову. И что бы вы думали? На облаках, ярко освещенных солнцем, сияла чудная радуга, а на радуге, словно на простой скамейке, сидела та самая рукодельница – дочка Лоухи, что так смело решалась спорить с самим солнцем. Одежда ее блистала самыми яркими цветами, а руки быстро работали над серебряной пряжей; дело так и кипело в руках у нее, так и кружилось золотое веретено, то поднимаясь, то опускаясь и туго обматываясь тонкой серебряной нитью.

Вейнемейнен как взглянул на нее, так и остолбенел: и вожжи бросил, и коня остановил, и из саней вылез – стоит себе да все наверх смотрит и глаз оторвать не может от чудной рукодельницы-красавицы. Стоял он, стоял да вдруг и стал звать ее с собой в Калевалу.

– А что мне там делать, на твоей родине. Мне ведь и здесь хорошо! – отвечала с улыбкой лукавая дочь Лоухи.