Рыцари морских глубин

— Разойдись! Приготовиться ко сну! Заправить форму одежды.

Всё по новой, ёшкин кот!

Опять «полосочку, гавнять, к, гая об, гезать», ждать, пока Петухов прогундосит: «но, гмально».

— Рота, отбой!

Тухнет яркий свет лампочек. Мерцает ночник. В помещении кубрика в тёмно–синем свете, как в аквариуме, плавают тени инструкторов, бесшумно скользящих между рядов, высматривающих, а не лёг ли кто–нибудь, не раздеваясь, чтобы потом, по тревоге, вскочить первым в строй. Все напряжённо ждут. Сейчас инструктора завопят: «Подъё–ём! А кто там тянется? В две шеренги — становись!». Но проходят пять, десять минут, пол часа. Стихают шаги инструкторов. Слышно, как у тумбочки шелестит страницами вахтенного журнала дневальный. Всё. Передумали старшины играть подъём. Надоело воевать. Самим спать охота. Угомонились, ретивые.

Спит рота. Уже за полночь. Клюёт носом дневальный. И вдруг!

— Подъём! Учебно–боевая тревога!

Опять Блохин! И ещё курсант Емцов, долговязый парень из Читы с узким подбородком и большими оттопыренными ушами. Шутникам неймётся. Себе же хуже! Связали узлами сыромятные шнурки бедолаг–соседей по койкам. У одного сорок первый размер, у другого сорок пятый. Пока те развязывали шнурки, разбирались с ботинками, в строй опять опоздали. Не уложилась рота в норматив построения за одну минуту. Тренировать салаг надо!

— Отбой!

Снова всё сначала: заправка, укладка одежды, выравнивание её. И чтобы по струночке, по линеечке! А спать когда?!

Легли, поворочались, поматюгались под простынями, заснули. Часа в четыре утра, когда самое блаженство сна, опять крики, суматоха, возня. Опять не готов стать в строй нескладный курсант Емцов. Ему на этот раз голландку наизнанку вывернули. В этих случаях, главное, не реагировать, не обижаться на проделки доморощенных шутников. Любителям поизгаляться станет скучно, отстанут скоро, начнут другого нытика искать. Я‑то в общежитии наученный, погоготал вместе со всеми. Сам такой проказник… Но Емцов! Заныл, захныкал, сочувствия решил найти. У кого?!

— Ну, чё вы, пацаны. Не надоело вам? Из–за вас я опоздал.

Пацанам не надоело. Им только повод дай показать, что тебе это не нравится. Задолбают, заклюют насмешками. Весь год потом Емцову всякие мелкие пакости делали. То в карманы ему все одёжные и сапожные щётки столкают. То гюйс обратной стороной пристегнут. То ленты бескозырки в косу заплетут. То под простыню толстенный том «Войны и мира» подложат.

Пока Емцов плаксиво тянул: «ну, хватит уже…», разбираясь с вывернутой голландкой, рота, понятно, не уложилась в норматив. Смех, ржанье здоровых, необъезженных жеребцов. Никто не сердится за опоздание в строй на медлительного недотёпу Емцова. А тот чуть не плачет, мычит просительно:

— Ну, чё ко мне привязались? Отстаньте…

— Отбой!

Укладка, заправка одежды. Ботинок к ботиночку. И кажется, только легли, провалились в глубокий сон:

— Рота, подъём! Откинуть одеяла! Проветрить помещение! На плац, на физзарядку бегом марш!

Построились и всей ротой бежим к дощатым, выбеленным известью, туалетам на самом краю огромного, как стадион, плаца. Сюда уже прибежали и другие роты подплава: торпедистов, штурманских электриков, трюмных машинистов, рулевых–сигнальщиков, турбинистов, мотористов, электриков.

В каждой роте по сто человек. И вся эта орава парней в синих хлопчато–бумажных брюках и полосатых тельняшках в несколько минут выстраивается в длинную линию вдоль края плаца. Поёживаясь в утренней прохладе, позёвывая, начинает отливать, глядя на стоящие на взгорке пятиэтажные дома офицерских семей. Молоденькие дамочки и любопытные девчушки, пожилые хозяйки квартир, прикрывшись занавесками и цветочными горшками, каждое утро наблюдали невиданное по массовости коллективное мочеиспускание. Колыхались тюлевые занавески, качались цветы на подоконниках. Но парням в общей толпе не стыдно. Один ни за что не стал бы на виду жилого дома поливать пожухлую полынь! А тут?!Молодые все, здоровьем не обиженные. Комиссии самых придирчивых врачей прошли. Любого хоть в космонавты, хоть в быки–производители!

Но вот все побежали, разобрались по ротам, по взводам.

— Делай — ,газ! Делай — два! — размахивая худыми руками, показывает гимнастические упражнения Петухов, знакомые всем с уроков физкультуры. — Так… Упор лёжа принять! Отжались. Встать!

Физзарядка окончена. Возвращаемся в кубрик. Уборка постелей. Умывание. Чистка обуви. Переход на камбуз. Завтрак. На столах вскрытые банки со сгущенным молоком, чайник с чаем. Тарелки с кусочками сливочного масла, хлеб.

— Рота-а! Головные уборы-ы! Снять!

В эти секунды решается судьба птюхи, которая достанется тебе. Буханки хлеба разрезаны на четыре части, и десять таких четвертинок–птюх лежат пирамидкой на тарелке. Это хлеборезам казалось, что на равные части хлеб порезан. А на тарелке видно, что некоторые куски чуть больше других. И корочки у них зажаристее. Каждую птюху оценила, облюбовала не одна пара глаз. Все сейчас ждут команды, подались слегка корпусом вперёд, как спринтеры на старте, взгляд нацелен на самую толстую и румяную птюху.

— Рота-а…