Рыцари морских глубин

Скоро я остался на дороге один. Зачёт, как известно, делается по последнему участнику забега, и первое место нашей роте с этого конца марш–броска уже обеспечено.

Чёрные фигурки матросов, удаляясь, всё уменьшались в метельном снегопаде.

Горечь постыдного отставания от роты, смешанная с болью от горящей огнём ссадины, повергли меня в уныние, близкое к отчаянию.

Я расправил трусы, отдышался и неспеша заковылял по взбитой сотнями ног забураненной дороге. Мимо проезжал грузовик с продуктовыми мешками, ящиками, бочонками. Притормозил, объезжая глубокую рытвину в колее. Не долго думая, я перебросил себя через задний борт и плюхнулся на брезент, прикрывавший провизию.

Одуреть, как хорошо! Лежу, вытянув отяжелённые усталостью ноги. Еду, из–за бортов выглядываю. Ага! Последняя рота уже близко. Это трюмные машинисты чуть живые волокутся. Почему знаю, что трюмачи? Да вон же секс–символ Гена Терёшкин среди них!

Где–то впереди наша четвёртая…

Пора готовиться к «десантированию» из машины. А так не хочется! Ехать бы и ехать. До самого дембеля. Но вот объезжаем шестую роту, пятую… Поправляю автомат, чтобы удобнее соскочить с заднего борта, но тут глазам предстаёт ящик с консервными банками, сияющими жестяными, жирными боками. Прихватываю пару штук, запихиваю в карманы шинели. И вовремя. Слева по борту пыхтит паровозом красный от натуги Петухов. От мокрых волос инструктора валит пар. Шапку в руке держит. Чуть живой, бедолага! Язык вывалил, хекает с надрывом.

Грузовик обгоняет третью роту, вторую… Всё! Прыгаю…

Как и следовало ожидать, запахал в сугроб, но удачно. Вскочил, отряхнулся, с автомата снег перчаткой смахнул, и не торопясь засеменил, чувствуя, как между ног щиплет, но уже не так больно. Терпимо. Было бы хуже, кабы не оказия с автомобилем. А вот и Петухов догоняет. За ним взмыленная рота курсантов–ракетчиков. Вливаюсь в передние ряды бегущих и вместе с ними финиширую у КПП. Петухов подошёл, хрипло спросил:

— Ты чего так от, готы ото, гвался?

— Не могу медленно бежать, товарищ старший матрос… Увлёкся…

— Спо, гтом занимался на г, гажданке?

— Так точно, первый спортивный разряд по лыжам…

На счёт разряда я не соврал. В десятом классе выполнил норматив. Хорошо бегал «пятёрку». Выступал на районных и областных соревнованиях. Я бы, конечно, и на марш–броске последним не бежал, кабы не «семейники» — флотские трусы.

Добытыми «трофеями» с военного грузовика я поделился с лучшими друзьями Володей Марковым, Петром Молчановым и Володей Прониным. Раздобыли на камбузе буханку хлеба и поздно вечером, уединившись на спортплощадке за штабелем кирпичей, с нетерпением взрезали банки. Их содержимое к нашей неописуемой радости оказалось колбасным фаршем. Мы намазывали его на хлеб, давились жадно такой диковинной вкуснятиной.

— Ты где, корень, надыбал её? — еле прожёвывая кусок, спросил Петруха.

Я рассказал корешкам историю с трусами и грузовиком. Они заржали, а Петруха, вымазывая кусочками хлеба остатки фарша и продолжая роготать, сказал:

— Ну, и прохиндей ты, Гусь! Чего только две банки прихватил?

— А куда бы я их засунул? В штаны?

— Нормально, — обтирая ложку, сказал всегда серьёзный Володя Марков. — Жадность фраера губит.

А Володя Пронин, кемеровчанин, страшно гордившийся тем, что на донышках эмалированных кружек стояло «КМК» — Кемеровский металлургический комбинат, весёлый аккордеонист и балагур, закурил, пустил колечко дыма, задушевно улыбнулся:

— Хорошо–то как… Ничего вкуснее сто лет не ел.

А на следующий день наш взвод и ещё один из роты трюмных машинистов срочно бросили на расчистку от льда и снежных заносов трамвайных путей на остановке Луговая. Мой тёзка Терёшкин, прославившийся на весь учебный отряд своими незаурядными сексуальными возможностями, бросил бушлат, присел на край тротуара отдохнуть с сигаретой.

Мимо девушка проходила. В белом нейлоновом пальто японской фирмы «Санъё», в белых финских сапогах с цепочками, в белой английской шапочке с козырьком. Концы заграничного белого шарфа болтаются: один спереди, другой сзади. В руках белая импортная сумочка с блестящими застёжками — последний крик моды на Владивостокской барахолке.

Девушка каблучками: чак–чак. Круглым задом: круть–круть.

У Терёшкина мигом стадный инстинкт сработал — один бы не отважился — с зацепом к ней:

— Время не подскажешь, красавица, да и адресочек бы не помешал…

Девица смерила его презрительнм взглядом.

— Такой коротышка и надо же! Туда, куда и все!

— А я весь в корень вырос… Ну, так что? Возьмёшь у меня адресок или свой дашь?

— Дурак! Отстань! — ускорила шаги девица. Но Терёшкин, забежав наперёд, сунул ей в руку клочок газеты с номером нашей части и своей фамилией. К нашему общему удивлению она не швырнула записку, гордо постукивая шпильками замшевых сапожек. И прислала ему письмо с приглашением на свидание. Маленький курчавый нахалёнок бегал к ней по ночам в самоволку к нашей общей зависти. Вот и пойми после этого женщин! Правду говорят: «Они любят наглых мужчин». После этого случая Гена Терёшкин прослыл «секс–легендой» учебного отряда.