Рыцари морских глубин

— Скажите, старший матрос, какие у вас на флоте пуговицы к штанам пришивают? — хихикнул офицер и подмигнул солдатам. Те, стыдясь красивой девушки и бестактности начальника патруля, стеснительно молчали.

— А вот такие! — показал я кулак. — Пришьёшь одну — долго не отрывается. Разрешите идти, тащ старшнант? — привычно вскинул я руку к бескозырке. Офицер, рисуясь перед Ольгой, явно набивал себе цену. Отдал документы, нехотя козырнул.

— Счастливо провести отпуск с очаровательной блондинкой, старший матрос…

Шагов за пять, как отошли, я услышал за спиной голоса:

— Везёт же этому отпускнику… Такую бабу урвал!

— Так он же моряк, товарищ старший лейтенант…

Гордость распирала моё самолюбие. Идти с красивой, модно одетой девушкой по многолюдному проспекту! Прохожие часто оборачивались, провожая нас взглядом. Парни «давили косяка» на Ольгу. Девчата стреляли глазами по мне.

Вахтёрша, расплывшаяся на стуле очкатая карга, не отрываясь от вязания варежки, пропустила в общежитие, сердито предупредила:

— Только до десяти часов!

Старая кочерга! Неужто сама никогда не хотела провести ночку с парнем? От злости на свою старость строжишься сейчас, блюдёшь порядок, предписанный правилами общежития. Не сочувствуешь молодым, дряхлая развалина.

В комнате Ольги уединиться не получилось. Мы сидели на её кровати, и я робко пытался приобнять Ольгу за талию, но всякий раз отдёргивал руку. В комнату то и дело забегали общежитские девицы. Понятно, зачем: На Ольгиного кавалера поглазеть. Шутка ли! Моряк да ещё и подводник! Убегали, опять прибегали. Мы ни разу толком не поцеловались. При ярком свете лампочки любовь не клеилась. Наконец, я решительно поднялся с намерением погасить ненавистную лампочку. В темноте про любовь толковать сподручнее. Как говорится, чем темней, тем интимней! Не успел руку протянуть к выключателю, в комнату вошла соседка Ольги.

— Что скучаете? По радио постановку интересную передают: «Свет далёкой звезды». Там такая любовь! Слушайте! — крутнула ручку громкости на динамике, забренчала ложками, стаканами, готовясь пить чай.

Положение сложилось удручающее. Ольга, как прежде, была так близка и так далека. Как звезда, о которой шёл радиоспектакль. Податься с ней некуда. Денег на гостиницу нет. На улице зима. В коридорах общежития беспрестанно бродят жильцы, шастают по комнатам, шаркают шлёпанцами в туалет, гремят в кухне кастрюлями. И ни ума у них, ни фантазии освободить нам комнату на пару часиков. Пока я раздумывал, что бы такое дерзкое сказать мешавшей нам девице, дверь настежь распахнулась. Старуха–вахтёрша, привыкшая в подобных случаях к непременным возражениям жильцов и гостей, сразу взяла резкий тон:

— Молодой человек! Попрошу на выход!

Бесцеремонность старухи, молчаливость Ольги, шлынданье по комнате её подруги, необходимость немедленно уйти наполнили мою душу раздражением, сожалением, огорчением, разочарованием. «Зачем? Ну, зачем я припёрся сюда? Болван! Не пошёл в педучилище. Там такие чувихи! Какой дурак!».

Так думал я, надевая бушлат «пред грозныя очи» вахтёрши, ожидавшей меня у открытой двери. Сухо попрощался с Ольгой. Ошеломлённый такой, не располагавшей к любви, обстановкой, я даже забыл спросить у Ольги адрес и не оставил ей свой.

Мела позёмка. Пустой, грязный и холодный трамвай вёз меня до вокзала. Холодно, пусто и противно было и на душе. Возвращаться в Боровлянку не хотелось. Что там делать? Опять чистить стайки? Нянчить маленькую Людку в отсутствие матери? Для этого ли я так тщательно готовился к отпуску, так ждал его?

До отправления последней элекрички до Тогучина оставались считанные минуты. Едва я, запыхавшись, вбежал в вагон, как двери закрылись за мной. В полупустом салоне, пристроившись у тёмного окна, я понуро сидел, коротая часы монотонной езды и размышляя о своём незавидном положении. Я впервые особенно остро ощутил неполноценность безденежного существования. И причина неудачной поездки к Ольге — пустые карманы. Были бы деньги — купил бы костюм, пригласил бы её в кафе. Потом в номер гостиницы. Там вино, конфеты. Духи бы подарил или перстенёк золотой. Эх…

— Разрешите присесть рядом, товарищ моряк? Что такой грустный и печальный вид?

Средних лет мужчина, не дожидаясь ответа, придвинулся ближе. По виду — интеллигент. В поношенном сером пальто. Мятые брюки, потёртая шляпа. Съехавший на сторону залоснившийся галстук. Не первой свежести воротник рубашки. Затасканный портфель. Очки с толстыми линзами. На ногах разбитые в дрободан боты «прощай, молодость». Шерстяной клетчатый шарф служил интеллигенту носовым платком. Он высморкался в него, снял очки, подслеповато глядя с добродушно–заискивающей улыбкой, оголяя прокуренные жёлтые зубы. Лицо усталое, небритое, с блеклыми, навыкате, глазами и красноватым носом.