Рыцари Нового Света

Вот, Бальбоа, открывший океан, облаченный в доспехи, в шлеме с пышным плюмажем, держа в левой руке меч, а в правой стяг с гербом Кастилии и образом Пресвятой Девы, входит по колено в воду и возглашает: «От имени их высочеств могущественных дона Фердинанда и доньи Хуаны, королей Кастилии, Леона и Арагона, ныне беру во владение кастильской короны сии моря, и земли, и брега, и гавани, и острова со всем, что в них находится…». Затем он вопрошает у присутствующих, не возражает ли кто против овладения этим морем, — разумеется, таковых не нашлось. Тогда он обращает к соратникам новый вопрос: готовы ли они защищать новооткрытые королевские владения — и все дружно выкрикивают «Да!». Затем каждый зачерпывает воду ладонями, пробует на вкус и подтверждает, что вода соленая. В заключение Бальбоа наносит несколько ударов мечом по воде, выходит на берег и процарапывает кинжалом на трех древесных стволах три креста в честь Пресвятой Троицы, в то время как соратники срезают ветви с деревьев. Вот Хуан де Вильегас, открывший не океан, не море, а озеро Такаригуа, не бог весть какое большое, разыгрывает не менее помпезный спектакль. Он зачерпнул ладонями воду из озера, затем срезал мечом несколько веток с деревьев, прошелся вдоль кромки воды, принимая угрожающие позы и делая выпады мечом, как если бы сражался с противником, а завершил акт овладения, воздвигнув на берегу крест из бревен. Вот Кортес берет во владение Табаско: на виду у своего войска с мечом в одной руке и щитом в другой подходит к величественному дереву, растущему на площади города, трижды ударяет мечом по стволу, принимает угрожающую позу и выкрикивает в пространство: если, мол, кому не нравится, пусть выходит и сразится со мной; а войско отзывается одобрительным гулом и обещает генерал-капитану свою поддержку. И конечно же, во всех трех случаях эскрибано добросовестно документирует происходящее.

Обратим внимание: символические действия совершаются по отношению к природному миру. Срубить ветку дерева, ударить мечом по стволу, срезать пучок травы — все это не только символы овладения землей от имени короля, но и знаки собственной победы над враждебным пространством.

При этом конкистадор вряд ли понимает, что не только он овладевает пространством, но и пространство овладевает им. Околдовывает его, затягивает, отдаляет от европейской нормы, изменяет его восприятие действительности, в том числе и восприятие самого пространства. Действительно, оно не может не измениться у человека, который отшагал несколько тысяч миль по неведомым землям. У него иные представления о протяженности и о строении пространства, чем у оседлого европейца. Тот фактически живет в замкнутом мире, структурируя его по знакомым объектам: вот его центр — мой дом, вот его границы — мой город или край, а за границами лежит что-то незнакомое, но похожее; это находится близко, другое дальше, третье далеко… В этом мирке все относительно устойчиво, все стоит на своих местах, расстояния отмеряны, все соотнесено друг с другом. Главное же, у жителя Европы есть ясное ощущуние «своего» пространства и представление о том, где «свое» граничит с «чужим».

Конкистадор, идущий по девственным землям Нового Света, оказывается в разомкнутом пространстве: границ нет, ориентиров нет, знакомых объектов нет, все чужое. Границами пространства часто мыслятся морские побережья, где кончается земля. Так, губернатор Чили Вальдивия пишет королю: «Дабы сослужить добрую службу Вашему Величеству, я буду завоевывать, заселять и поддерживать сию землю, открывая ее до Магелланова пролива и до Северного моря» (Атлантического Океана). Кортес мыслит границами своих владений на востоке и на западе соответственно Атлантическое и Тихоокеанское побережья; на юге — искомый трансокеанский пролив; а на севере границы вообще нет.

Во время экспедиции пространство превращается в безграничную протяженность с движущимся центром, каковым является отряд. В этой протяженности теряются представления «близко» и «далеко»: сотня миль туда, сотня сюда, не столь существенно. Поэтому конкистадоры без особого размышления готовы сделать зигзаг или крюк длиною в несколько сот километров, чтобы проверить очередную байку индейцев. Вычерченные на картах маршруты экспедиций иногда прямо-таки поражают своей извилистостью. На этих землях еще нет ничего «своего», но в то же время — парадокс! — все это безмерное чужое пространство потенциально мыслится «своим», принадлежащим тому, кто его присваивает, осваивает.