Рыцари Нового Света

Легализм испанских монархов, помимо всего прочего, имел и чисто материальное воплощение, чему не нарадуются историки. Речь идет об охватившей все испанское общество, сверху донизу, какой-то прямо болезненной страсти к бумагомаранию; и это обстоятельство, по мнению автора, достойно фигурировать наряду с прочими знаменательными событиями поворотного двадцатилетия конца XV — начала XVI в., изменившего судьбу страны. Причины этого новшества можно усмотреть прежде всего в становлении абсолютизма с его саморазмножающимся бюрократическим аппаратом и чиновничеством, но также и в знамении духа нового времени, крепнущем чувстве историзма, когда человек осознал себя плывущим в потоке времени и захотел оставить след в памяти потомства. Именно в ту эпоху в сознании европейца утвердилось само понятие «документ». Еще веком раньше для выполнения обязательства часто достаточно было устного слова — данного публично или даже наедине (у испанцев существовала традиция т. н. pleito homenaje, устной клятвы в верности, когда договоры заключались рукопожатием); а теперь договаривающиеся стороны всякое слово, всякое обязательство непременно стремятся закрепить на бумаге. Это что — девальвация устного слова? Скорее, это осознание непреложности и долговечности слова письменного, которое обретает официальный характер и сохранится на века. Как бы там ни было, в результате империя производила горы бумаг, переполнявшие архивы.

Порождением духа нового времени стал и легализм — он-то в первую очередь и заставлял всякий пустяк фиксировать на бумаге. И все же, читая испанские документы той поры, невозможно отделаться от впечатления, что ко всему этому добавлялось еще что-то, трудноуловимое, как будто авторы тех документов получали неизъяснимое наслаждение от самого процесса заполнения бумаги закорючками букв и старались всячески растянуть его. Действительно, документы той поры отличались таким непомерным многословием, что к их смыслу подчас приходится продираться, как через сельву. Возможно, то был побочный эффект «культурной революции», связанной с распространением книги.

Обложка знаменитой обличительной книги Бартоломе де Лас Касаса «Кратчайшее сообщение о разрушении Индий»

Вспыхнувшая в национальном масштабе страсть к бумаготворчеству имела положительным следствием тот факт, что испанское завоевание Америки стало первым в истории человечества масштабным историческим событием, столь основательно и подробно документированным. Издавались бесчисленные королевские ордонансы (распоряжения) и законы; колониальные чиновники посылали в метрополию каравеллы бумаг; всякая экспедиция требовала договора с властями, где подробнейшим образом оговаривалась каждая мелочь; командующим предписывалось вести дневник и ежедневно зачитывать его перед подчиненными, дабы они вносили свои коррективы; свои записи вели королевские чиновники, приставленные к войску; генерал-капитаны посылали королю письма и реляции с отчетом о ходе и результатах экспедиций; простые участники походов тоже в охотку брались за перо; а вдобавок к тому любознательные хронисты все вызнавали, обо всем расспрашивали и без устали писали свои многотомные сочинения.

Легалистская установка монархии была в полной мере воспринята конкистадорами и во многом определила стиль их мышления и поведения. Впрочем, речь по большей части идет о формализме. А формалистами конкистадоры были преотменными — они нутром почуяли дух нового времени. Что бы ни делалось, — главное подстраховаться, задокументировать и легализовать свои действия, ведь недоброжелателей вокруг — пруд пруди. Но это все равно не спасало от потока кляуз. Индейских правителей сначала надо заставить признать себя вассалами короля — неважно, что они понятия не имеют, кто это такой и чего от них хотят. Если правителя надо взять в заложники или казнить — под это подведут юридическую базу и все будет запротоколировано при свидетелях. Устраивается резня индейцев — командующий изведет горы бумаги, дабы доказать, что индейцы злоумышляли или напали первыми, и война была «справедливой». Идет грабеж — в реестр вносится каждая золотая бусинка. Вся полнота ответственности, как говорилось, лежит на генерал-капитане, но тот при любом возможном случае старается представить свое решение принятым как бы коллективно, а еще лучше — под давлением большинства.