ВИКИНГ…что в «Минске-3» подпишут акт безоговорочной капитуляции ВСУ, а не очередное, используемое хунтой для передышки соглашение о перемирии. Как человек военный я не вправе перебирать возможные сценарии развития событий на фронте. Скажу лишь, что противник (которого нельзя недооценивать) столкнётся не с существующими исключительно в его воображении «ордами москалей на арматах», – с асимметричными ответами Вооруженных Сил народных республик. Что же касается разговоров о том, что нас «предали», «слили», «любой ценой заталкивают назад в Украину», то это досужие измышления питающихся дезой в Сети. Нас никто никуда не может затолкать. Мы сделали выбор и отстаиваем его ценой своих жизней. Если мы – горстка плохо вооруженных, необученных бойцов – смогли (с военной точки зрения у ополчения не было никаких шансов!) под Славянском одолеть десятикратно превосходившую нас армию 46-миллионной страны, то кто нас сможет победить теперь? А скоро наших ресурсов хватит, чтобы освободить все оккупированные нацистами территории.
После одесской трагедии 2 мая у меня, как и у миллионов русских жителей страны-самоубийцы, обозначаемой пока на карте «Ukraine» появилась лютая ненависть ко всему украинскому. Когда унижают слабого, возникает чувство ненависти к обидчику, когда обижают сильного, а он не отвечает – возникает чувство жалости и презрения к нему. Мои бойцы не могут себе позволить быть слабыми, и никогда не допустят, чтобы к нам кто-то испытывал жалость и презрение оттого, что мы не смогли защитить русских и всех, кто восстал против украинского нацизма, используемого США как один из инструментов выдавливания русских из истории.
«ЗАВТРА».
ВИКИНГ. Трансформация ополчения в полноценную армию требует времени и решения множества организационно-технических, кадровых проблем. Но, как говорил непобедимый Суворов: «Стремящемуся к великому надлежит и потерпеть…» Главная проблема – формирование офицерско-сержантского корпуса. Много готовых воевать и погибать, крайне мало имеющих военное образование и командные навыки. Достаточно в республиках сочувствующих нам бывших военных, но, если до сих пор не воюют, мобилизовывать их бессмысленно, не бойцы. Командиры рождаются не по приказу, не на полигонах и смотрах, – в бою. Это опыт всех войн. Мы проигрываем тогда, когда допускаем саму возможность проиграть. До этого момента, даже погибая, мы побеждаем.
Балу. Главный волонтер Новороссии
Война обновила Донбасс. Обновила неординарными людьми, которые приехали сюда со всего света, и, прежде всего, со всего бывшего Советского Союза. В Донецке мы встретились с человеком, который в самом прямом смысле объединял и объединяет русских на постсоветском пространстве. Позывной – Балу. Боец и гуманитарщик. Вырос в Молдавии, потом переехал в Россию, а теперь служит Донецкой Народной Республике. До войны Балу реставрировал памятники архитектуры в Санкт-Петербурге, к слову, вся деревянная отделка тамошнего Морского театра выполнена им. А сейчас по-своему, на уровне горизонтальных связей и гуманитарной помощи зарождающейся Новороссии, он реставрирует Империю. Награждён орденом атамана Платова и медалями «За верность и честь казачью», «За Верность и долг перед Отечеством».
– Когда ещё жил в Молдавии, тамошние власти за русско-имперские высказывания причислили меня к радикалам. Политикой я напрямую не занимался, но евроодержимым молдаванам достаточно резкого неприятия их европейского, то есть антирусского выбора. Всякий русский, не отрекающийся от своих корней, автоматически становится врагом. Молдавская власть рвётся воссоединиться с Румынией, мол, румыны нам братья, нам любой ценой надо в Европу, проводят проамериканскую линию. Настоящая же суть тамошней политики в том, что людей просто обдирают: хотят, чтобы Молдавия была банкротом, а люди ехали на заработки в Европу, в ту же Румынию. Да еще хотят систему ПРО поставить у самой границы с Россией. Я, русский и по состоянию души, и по национальности – могу это принять?
Взгляды моей семьи (отец русский, из Оренбурга, мать молдаванка) всегда были обращены на воссоединение Молдавии с Россией: родители очень переживали момент развала Союза. В 1991 году я был не таким уж и взрослым – 11 лет, но я уже понимал, что происходит что-то плохое: все эти отдельные республики. А в конце 90-х началось…