Рыцари Новороссии

Третий день после штурма областной администрации. Укрепляем баррикады, ждём возможного штурма: милиция ещё не на нашей стороне. Внутренних войск в Донецке предостаточно, источники информируют о прибытии в город активистов «Правого сектора». Вооружённые палками и трофейными милицейскими щитами, мы готовы стоять насмерть.

«Незаменимая наша медсестричка», как называли её бойцы передового рубежа Славянской обороны, – дитя советской империи. Родилась и выросла в Казахстане, куда ещё до Великой Отечественной сослали из Краснодарского края её раскулаченных родителей. Отец добился отправки на фронт добровольцем, дошёл до Берлина, заслужил множество наград, при другой биографии стал бы Героем Советского Союза.

Оля окончила медицинское училище и, отработав по направлению, собиралась поступать в Донецкий мединститут, в котором уже училась её двоюродная сестра. К ней в общежитие и приехала готовиться к поступлению. Увы… «…Толкнула его – ногами только дрыгнул, аж шлёпанец в потолок влип. Улетел с подоконника. Племянница моя, семилеточка, голая в углу. Нет, не трогал. Когда одна в комнате общежития оставалась, этот азербайджанец-пятикурсник заходил. Раздеваться заставлял и… запугивал, что её и маму зарежет, если хоть слово скажет о том, что принуждал её делать. Говорил, что скоро папой ей будет…»

Уже перед выходом из тюрьмы Оля страшно заболела, врач (баптист) честно предупредил – шанс выжить почти нулевой: «Надежда только на чудо, молитесь». В тюремной больнице и после освобождения помогали исключительно баптисты (православных храмов поблизости не было, священники не приезжали). Так и стала Сестричка сектанткой. «Душа подсказывала: не там я, где должна быть, а как сказать об этом? Они в ту пору, когда никого у меня не осталось, помогли с жильём и работой, уйти от них – разве не предательство?..»

В последний раз виделись мы с ней летом в госпитале города Снежное. Как раз во время самых ожесточённых боёв на Саур-Могиле и упорных попыток украинских войск вырваться на оперативно-стратегический простор, перерезать тоненькую ниточку: трассу Донецк – Шахтёрск – Снежное – Красный Луч, связывавшую республику с Россией. На «джихад-мобиле» (трофейная «Волга-31» с установленной на ней АГС) доставили мы с Артистом раненого бойца из подразделения Корсара. Вдруг слышу:

– Корреспондент Гена!

Оборачиваюсь: Оля ладошками, как дитя, слёзы вытирает, всхлипывает:

– Господи, я каждый день тебе звонила. «Абонент поза зоною досяжностi», «Цей рахунок не обслуговуєтся». Молилась с таким чувством, будто тебя уже нет. А вчера увидела Малого, сыночка, он и рассказал: ты живой, а при отступлении из Семёновки Моторола приказал вам оставить включённые телефоны, чтобы украинцев запутать. По новому номеру звоню, а ты не отвечаешь!

Оля эвакуировалась из Славянска, как и положено медработнику, вместе с госпиталем. Когда часть идущей на Краматорск колонны попала под обстрел, «незаменимая медсестричка» с малой группой добровольцев вызвалась в непролазной тьме спасать раненых.

Я ожидал услышать нечто вроде: «Это был ад», «Я никогда этого не забуду», «Ты не представляешь, что там творилось» – и множество подобных фраз, которые не раз приходилось слышать не от женщин – от бойцов, побывавших в реальном аду. Нет и нет. Оля расцеловала нас с Артистом, всхлипнула в последний раз и на эмоции более не разменивалась. Обо всём, что пережила в ту ночь, рассказывала, как студентка-прогульщица, ко всеобщему изумлению во избежание отчисления сдавшая за день все экзамены экстерном. Как начинающий хирург о рискованнейшей, но вопреки всем ожиданиям удачно проведённой операции. Как одержимая мать, не раздумывая цапнувшая тарантула, который вполз на её ребёнка…

«…Всех нужно было забрать. А места раненым не хватало. Крови, крови столько! На мне всё насквозь пропиталось. Запах этот… мутит, стонут, хлюпает у них внутри, выпирают внутренности. Больше всего боялась, что убили или сильно ранили сыночка моего, Малого. Что я тогда буду делать? Кого нашли – всех вытащили. Мёртвых оставили, брать их было некуда…»

Малой – это позывной бойца Моторолы, 19-летнего юноши из-под Славянска, командира расчета ПТРС. За доблесть и воинское мастерство мы уважительно называли его Александр Иванович. Мама его умерла незадолго до Русской Весны. Украинские эскулапы с нищей пациенткой (инвалид второй группы, 900 гривен пенсии) не желали возиться с долгим лечением и ногу отрезали.

Состояние не улучшилось, требовались дорогие лекарства. Александр Иванович вместо учёбы в колледже (мечтал стать строителем) подрабатывал, как только мог, но… Невозможно спасти самого близкого человека в стране, где у одних всё, а у других единственное право – корячиться за кусок хлеба. Во время первого в эту войну моего выхода на боевые я спросил: «Малой, ты такой злой и весёлый, совсем не страшно?» – «Нет, не страшно. Боюсь не смерти. Боюсь жить, как жили. Потому и воюю, чтобы мамы от нищеты не умирали».