Рыцари Новороссии

После снятого мной о Богдане видео, ей каждый день в соцсетях угрожают расправой. Взрослые люди пишут ребёнку такое, что воспроизвести их брань не представляется возможным. Вот одно из самых «добрых» посланий: «Твой „дядя Лёша“ жарится в аду. Твоих родителей повесят, а тебя посадят в клетку, если не исправишься. Ты не виновата? А почему тогда другие дети не ходят в форме, не стреляют из „личного автомата легендарного комбрига“? Вас, сепаратистов, будут истреблять как мусор, как раковую опухоль планеты…»

Когда совсем невмоготу от потоков ругани, и нескончаемой ненависти желающих ей «смерти в корчах от украинской мины», Богдана не жалуется родителям. Заходит на страничку того, кто для неё всегда будет живым – Алексея Борисовича Мозгового. В последний раз написала ему:

«Дядя Лёша, почему они такие злые и неумные? Я не буду стрелять в людей. Я хочу стать военным врачом, чтобы защищать и спасать тех, кого хотят убить. Они думают, я маленькая, ничего не понимаю. А я понимаю: они нам не простят, что мы – другие и не хотим жить в их стране. Им проще нас убить, у нас в школе это все понимают. Зачем они стреляли, зачем кидали бомбы в дома, в школы, где никаких ополченцев не было? Я знаю зачем: им надо всех нас, не украинцев, перебить».

Косичка, головёшка, украденное лицо

Есть истории, которые лучше не рассказывать. Но эту я рассказать обязан. В очередное минувшим летом «перемирие», будучи с волонтерами в Горловке, на линии соприкосновения с противником, я встретил старого боевого товарища. Посмотрели друг другу в глаза и, поневоле одновременно вспомнили то, о чём мне так хотелось бы забыть.

Начало июня 2014 года, Славянск уже блокирован. Пригород, передовой рубеж нашей обороны, Семёновку – укры методично с горы Карачун перемалывали артиллерией в каменный фарш. С недавно прибывшим бойцом, позывной – Большой, потопали мы в затишье от базы Моторолы на «передок», нужно было снять горящие фуры, подбитые украми вблизи нашего блок-поста. Видим: возле красного кирпичного дома на песочной куче девчушка лет четырёх играет, рядом игрушечное ведёрко. (Многие семьи до конца Славянской эпопеи выехать не смогли). Хрумст-т-т-т! Внезапный как всегда обстрел. Трескучий знойный выхлест, змеиный вкрадчивый шелест мин, гул снарядов и – сглотнула, счавкала детеныша бесконечнозубо-осколочная бесформенная пасть взрыва, отрыгнула лишь рыжую косичку…

…неделю Большой почти не разговаривал, потом, ночью похоронил эту косичку в воронке у мясокомбината, где была тогда наша позиция. Вскоре он попал в спецгруппу (выполнял задания, о которых не разглагольствуют). Встретились мы спустя более года в Горловке (я приехал с гуманитарщиками из Санкт-Петербурга), на линии соприкосновения с противником, проходящей в непосредственной близости от обгрызенных снарядами и ракетами жилых домов. Сколько с первых дней войны я видел таких домов – не счесть.

«Пойдём, мерзавку костлявую по черепушке пощелбаним, – точь-в точь повторил он фразу, произнесенную им в первую нашу встречу в Семёновке. – Только без воспоминаний, ладно?»

Привёл к разруиненному дому, за ним, в странно уцелевшем саду мелькала вдали фигурка девчушки лет пяти. «Ита», – так она себя называла, потому что не произносила «р». Зимой, во время страшных обстрелов Горловки погибла от разрыва залетевшего прямо во двор гаубичного снаряда и двух мин её бабушка. Куски тела потом находили на крышах соседних домов. Всё, что удалось собрать, похоронили потом в саду в ящичке для рассады. Рита во время обстрела выглянула из погреба и… рой осколков выгрыз ей лицо.

Единственный, кто у неё остался – дедушка. Он плохо видел и задыхался при ходьбе. В больнице от внучки не отходил, сверток с её ботиночками и курточкой из рук не выпускал. Втемяшилось ему в голову: без обуви и верхней одежды ребенка у него не отберут. После гибели жены он почти перестал есть, ссохся, когда приносили продукты неутешно кивал на забинтованную малышку: всё ей. Он так и умер, уже невидяще глядя на неё, сидя у больничной койки со свёртком на коленях. В день похорон укры лупанули из «Градов» и «Урагана». Сын соседки (он должен был привезти из больницы труп старика) вышел на порог… там и остался – обгорелой чёрной головёшкой…

«Вы не беспокойтесь, – подошла к Большому та самая соседка. – Мы с мужем приглядываем за нею. Муж у меня в ополчении, до войны мастер-строитель. Это ничего, что у нас тоже дом разбит. Отстроим. Сына не вернуть, а дом отстроим… У нас ей будет хорошо, я всё понимаю… главное денег на операцию крохе насобирать. Родители её? Мать, Оля, незамужняя. Была активисткой ДНР, референдум у нас в городе мы вместе готовили, потом… никто толком не знает… год, как пропала без вести. На дедовой машине ополченцам еду возила, говорят, напоролась на украинский блок-пост. В списках пленных её нет…»