Рыцари песка и тумана

Гермиона молчала, противясь неизвестно чему. Драко усмехался. Из-под длинной, свисающей до самого подбородка челки, сверкали его красивые белые зубы. Чуть менее белые, чем, если бы на их эмали никогда не оседали никотиновые смолы. Вопиющее неуважение, безрассудное. Хуже было бы только рассмейся он в голос. Точно на похоронах никем не любимой вздорной тетушки, когда все стоят, кивая друг на друга, не решаясь разойтись, хотя давно бы уже пора это сделать... Они ждут сигнала, знака, отмашки флажка. «Эй, все в порядке. Давайте, проваливайте по домам. Мертвая тетка Элоиза останется гнить здесь, а вы поторапливайтесь, садитесь в свои седаны и бьюики и отчаливайте - адьёс». Гермиона уже успела забыть, когда в последний раз всерьез задумывалась о том, сколько неудобств доставляет людям их хорошее воспитание. Как узки рамки, как обременительны порой бывают эти самые никому ненужные «приличия». Как мало она может себе позволить, чтобы не нарваться на ханжеское отторжение и свистящий шепоток за спиной. Все случая подходящего не представлялось...

- И зачем только женщины стянули корсеты с боков… - пронеслось у нее в голове. - Лучше бы хоть чуть-чуть ослабили те, что сдавливают им мозги.

- Скоро прибываем, пойдем, покурим напоследок, а, Грейндж? - голос Малфоя плыл по воздуху, точно ломтик картофеля по фритюрнице. Весь насквозь промасленный. - В тамбур, где обитает дымный монстр. Он вообще не знает, что в природе существуют какие-то легкие. Бедолаге в этом никто не признается. Боятся огорчить, наверное…

Гермионе хотелось зажать ему рот рукой, заставить заткнуться и прекратить высовываться. Все ее революционные, пахнущие свежей типографской краской, суждения об обветшалости моральных принципов сами рассыпались в труху, стоило Малфою открыть рот.

Они возненавидят его - за этот голос, за ухмылку, за то, как он держится. Вмиг позабудут о ней, и возненавидят. Страстно. Потому что, он-то уж не полезет в узкое горлышко. Его не придется долго выцарапывать оттуда. Малфой всегда как на ладони. Омерзителен, но искренен. А таких не любят. Во власти они деспотичны и сумасбродны, те, кто вынужден им прислуживать, воют по ночам в подушку от унижения и тупой, не имеющей выхода злости. Если же по каким-то причинам они теряют свое могущество, то их давят без стыда и стеснения - развенчанных тиранов, корольков, не сумевших отстоять право на престол. Блаженных жестоких идиотов, возведших в культ свой непомерный эгоизм и гордыню.

- По последней, - Гермиона произнесла это, уже поднявшись на ноги, готовая распахнуть дверь.

- Ну, нет, Грейндж, я не отпущу тебя, пока мы на пару не оприходуем всю пачку. Иначе на кой бы я тебя позвал? С одной я и сам прекрасно управлюсь...

Она вышла, оттеснив его коротким тычком под ребра. Быстро направилась к тамбуру. Волосы, собранные в тугой хвост стегали ее по спине, взлетая вверх от каждого резкого движения.

Драко вразвалочку, нарочито неспешно, точно безусый матрос, клеящий портовых девчонок, двинулся следом.

С минуту стояли, катая в зубах незажженные сигареты, подпирали противоположные стенки, буравили друг друга глазами… Одновременно подались вперед, чиркнули зажигалками. Как в зеркальном отражении.

- На брудершафт, - тихо сказала Гермиона.- Домохозяйки всегда рыдают во время этой сцены…

Драко, словно не слыша, кивнул на ее плечо:

- Пепел.

Она безразлично мотнула головой - пусть. И тогда он обнял, позволив серым рыхлым хлопьям перепачкать и его рубашку тоже. По-хозяйски, мешая отпрянуть, обнял, неудобно притискивая ее к себе. Свел вместе узкие запястья, сжал одной рукой, не то, целуя, не просто дыша в макушку. Гермиона повернула к нему лицо, медленно. И его сухие губы как-то сразу оказались у веснушчатого лба, перерезанного лентой каштановой прядки, прямо над переносицей. Прижались к этой приди, прочертили путь до виска и обратно.

- Да, по хрену им всем, - сказал Драко, свободной рукой поднося ко рту сигарету.- Забыли уже, как бабочки-однодневки. Насрали и полетели дальше. * * * * * , Грейнджер, какая же ты маленькая еще.

- А ты?

- А я большой. * * * * * , - почему-то скривившись, сказал он и хмыкнул.

Глава 22. Ничто человеческое...

- 1-Гермиона не знала, сколько они так простояли - притиснутые друг к другу, словно в автобусной давке. Да это и не имело, пожалуй, никакого значения. Минута, пять или десять… Как бы там ни было, Малфой ее обнимал. В общественном месте, по собственной воле и явно не подумав о том, как станет оправдываться, уличенный в этом постыдном проступке.

Малфой, не подготовивший пути к отступлению, дышащий неровно и сбивчиво, как порнодива, когда камера берет ее крупный план… Это уже не Малфой.