Рыцари песка и тумана

Никого ни о чем не спрашивая, даже не глядя по сторонам, он занял последнее свободное место - слева от Гермионы. С наслаждением вытянул ноги, обутые в затасканные кеды с посеревшими от долгой носки шнурками и пожелтевшими по той же причине подошвами. Потом сомкнул руки в замок и минуты две громко хрустел суставами, пока, наконец, Роберт, вскипевший первым, не предложил ему затолкать эти самые руки в задницу и попробовать похрустеть в новом положении. Гермиона, ожидавшая подобных слов от кого угодно, включая саму себя, но только не от Блэка, сдавленно кашлянула. В этом не было даже тени нарочитости - она действительно поперхнулась воздухом. Однако, незнакомец, заочно отрекомендованный как Гарри, счел это покашливание чем-то вроде личного оскорбления. По крайней мере, взгляд, обращенный к ней, не был ласковым и дружеских чувств не сулил. Гермиона пристально посмотрела в ответ, пришла к выводу, что как-нибудь проживет и без ласки, после чего карикатуро-нелепо, но вдохновенно изобразила астматический приступ. Натуралистичность была принесена в жертву зрелищности.

- Грейндж… - простонала Анна с такой болью в голосе, словно ей выдрали клок волос.

Гермиона вздрогнула. Астма - странное, короткое слово, бьющее наотмашь. Хлесткое, до обидного простое. Первобытное.

Блядская астма Энн, не придуманная - настоящая. Блядская Энн, блядское чувство вины, которой на самом-то деле и нет, быть не может… Разве - нет?

Гермиона закусила нижнюю губу. Со стороны казалось, будто бы она сдерживает беззвучный смех - злой, издевательский, развязный. Ее глаза грустили, а губы кривились, и от этого несоответствия лицо делалось каким-то неприятным.

Ничего не произошло, Гермиона это точно знала. Ничего невозвратимого не ушло из ее жизни. Только маленькая, словно песчинка планета, сошла со своей оси и канула в небытие. О ее гибели не напишут газеты, не расскажут по радио, улыбающиеся дикторы теленовостей, забудут упомянуть о ней в репортаже. Рассыпавшаяся в прах, она вечно будет скитаться по бескрайнему космосу человеческого зрачка.

Ждущие глаза Анны смотрели лишь на молчащую Гермиону, блестели точно полиэтиленовая упаковка в свете небрежно павшего солнечного луча.

«Ее вполне устраивает собственное место. Второе после кокаина».

Маленькую погибшую планету когда-то звали Состраданием.

- Грейнджер, ты меня иногда удивляешь, право слово, - отчетливо произнес Драко, наклонившись вперед, превращая четырехфутовую пропасть, разделяющую их, в трехфутовую. - Почему бы прямо не сказать, что до чванливых мудозвонов и их комплексов никому кроме них самих нет дела, вместо того чтобы сидеть с опущенной головой и заниматься самоедством. Смешно просто.

Это не было спонтанным поступком. Пожалуй, впервые за много-много недель, он признался себе, что давно уже идет на это сознательно - встает на ее сторону, открыв забрало. Не зависимо от того, на какой стороне правота.

Потому что она порой такая… Беспомощная. Возможно, это не самое подходящее слово, но первым Драко на ум пришло именно оно. А придя, поселилось так прочно, что изгнать его уже невозможно было никакими силами. Беспомощная гнусная ядовитая тварь. Новорожденный скорпион. Склизкий, хрупкий, прозрачный. У него уже есть жало, у него еще нет воли... Он так слаб, что буквально все его существо кричит: растопчи, пока не поздно.

Дело даже не в ней, не в Грейнджер… Конечно, не в ней, разумеется. Просто Драко Малфой воспитан так, что никому не позволит сделать того, в чем не смог преуспеть сам.

* * *

Несколько минут ехали молча. Гермиона с остервенением грызла заусеницу на большом пальце. Время от времени она вскидывала голову и обводила купе взглядом, в котором явственно читался вызов. У нее пылали щеки. Неровные красные пятна румянца горели, словно клейма. Она знала, что на нее смотрят. По-разному. С недоверием, обидой, интересом, осуждением. Знала и ничего не предпринимала, только выше задирала подбородок и плотнее смыкала губы, превращая пустяковую, в общем-то, размолвку в настоящее противостояние. Должно быть, мама сказала бы, что она снова «лезет в бутылку». Бедная крошка Гермиона, маленькая глупенькая социопатка… Извинения жгли язык, от них сухо было во рту, их хотелось просто выплюнуть. Все равно - куда. В лицо Энн или в пространство… Да хоть за окно, в опостылевший пейзаж.