После смерти Энрики открытия продолжались. Еще до того как было завершено обследование островов Зеленого Мыса, в 1461 году Педру ди Синтра довел свои корабли до побережья Сьерра-Леоне и первый ступил на Перцовый берег в нынешней Либерии. В 1470 году Фернан Гомиш открыл Берег Слоновой Кости, а год спустя - Золотой Берег. В 1473 году были открыты острова Гвинейского залива Принсипи, Сан-Томе, Аннобон и Фернандо-По - первые в южном полушарии, а на противолежащем побережье возник новый и очень красноречивый топоним - Невольничий Берег.
В 1471 году осуществилась еще одна мечта покойного принца Энрики, вынашивавшаяся им всю жизнь: пал Танжер. Долгожданный ключ к воротам в Африку и Индию оказался наконец-то в руках португальцев. Но они не спешили им воспользоваться. Крутой поворот африканского берега к югу, обнаруженный Фернаном да По и Сикейрой, привел их в уныние: близкое, казалось, достижение Индии и царства пресвитера Иоанна отодвигалось на неопределенный срок. Португальцы на время удовольствовались грабежом открытых земель и охотой за рабами. Лишь десять лет спустя они возобновили продвижение к югу.
Смерть Энрики и то обстоятельство, что Португалия равнодушно взирали на положение дел в далеком от нее Средиземном море, всколыхнули пиратскую деятельность во всем этом бассейне. Особенно интенсивной она стала у североафриканских берегов: Гибралтар был теперь заперт для мавров, и они старались возместить упущенное на других путях.
С этого времени мавританские, или, как их еще называли, варварийские (берберийские) пираты принимают кроваво-экзотическую окраску в бесчисленных рассказах и россказнях того времени. Редко обходятся без их упоминания и летописцы, и люди делового мира, и политики, и авторы развлекательных новелл. Изобретение в середине XV века книгопечатания дало «путевку в жизнь» самым невероятным историям, делая их всеевропейским достоянием.
Италия первая вступила в эти годы на путь возрождения античных идеалов во всех областях культуры, и мавры давали ее писателям неисчерпаемый и первоклассный материал для контрастного отображения двух рас (черной и белой), двух вер (мусульманской и христианской), двух языков (экзотичные имена мавров и «нормальные» - христиан). Молва о чернокожем населении тропической Африки, «живые» негры, носящие по улицам паланкины португальских и испанских вельмож, хорошо известные обитатели мавританского побережья в той же самой Африке,- все это привело к выработке особого типа литературного героя - чернокожего мавра, коварного, свирепого, раба своих страстей, хотя порою и не лишенного благородства. Ведь многие знали о них только понаслышке: например, феррарец Джамбаттиста Джиральди Чинтио, включивший в свои «Экатоммити» новеллу о венецианском военачальнике-мавре, «человеке большой храбрости», загубившем свою белокожую жену по имени Дисдемона в припадке ревности по навету завистливого поручика. У Чинтио этот мавр еще благороден, отважен и даже симпатичен. Англичанин Шекспир, сочинивший по этому сюжету трагедию и давший мавру имя, рисует его в совсем других тонах, черное становится у него беспросветно черным, белое - ослепительно белым.
Это было время, когда даже самая короткая прогулка по Средиземному морю таила в себе множество приключений и опасностей. Любой корабль, куда бы ни устремлял он свой бег, на деле всегда держал один и тот же курс - в неизвестность.
Флорентийский монах Аньоло Фиренцуола рассказывает в своих «Беседах о любви» занимательную историю о том, как один корабль, направлявшийся из Флоренции в Валенсию, был занесен бурей к берегам Туниса и погиб в нескольких милях от города Сус. Одного из пассажиров, по имени Никколо, подобрали на берегу рыбаки, «с великим трудом» привели его в чувство, а когда он заговорил, горячо возблагодарили Аллаха за столь великолепный улов и тут же продали его в рабство знатному мавру Ладжи Амету (вероятно, Хаджи Ахмеду). Прослышав об этом, друг Никколо, флорентиец Коппо, быстро собрал большую сумму денег и прибыл в Тунис, чтобы выкупить незадачливого путешественника.