Рыцари удачи. Хроники европейских морей.

Большинство деталей корпуса и такелажа было стандартизировано, корма, как правило, делалась тран­цевой и разделялась надвое пером навесного руля. Строительство венецианских галер с тридцатью двумя гребными банками по каж­дому борту шло полным хо-Корма с транцем и рулем дом во всех государствах Средиземноморья. Упомянутый Филиппом де Коммином «огромный галеас» - разновидность именно этой гале­ры. Длина галеаса, при том же или чуть большем коли­честве гребных скамей, в полтора раза превышала дли­ну галеры терцаруоло, он имел до трех мачт, а его гребцы сидели под палубой, не нуждаясь ни в какой дополнительной защите. Как явствует из мемуаров из­вестного венецианского путешественника XVIII века Джованни Джакопо Казановы де Сейнгальта, в кон­це XV столетия галеас обходился его владельцам в круг­ленькую сумму, он имел корпус фрегата и пятьсот гребцов, работавших в обычных условиях галеры.

Таковы были основные единицы европейских фло­тов XV столетия. И никто тогда еще не мог преду­гадать, какие типы выживут в развернувшейся инже­нерной гонке, а какие тихо уйдут в свой последний рейс по волнам Леты - реки забвения.

ХРОНИКА ВОСЬМАЯ.

повествующая о том,

как Страна Заходящего Солнца

подумывала о морском владычестве.

В истории Европы XV век стал переломным. Его начало оз­наменовалось казнями Штертебекера и Михеля, конец - казнями Уорвика и Уорбика. А между этими двумя событиями уместились несколько кровопролитных войн, изменивших лицо «первой части света», и целая серия эпо­хальных географических открытий, изменив­ших лицо мира.

Заметные перемены коснулись и пиратс­кого промысла. XV век уже не знал таких одиозных фигур, как Харальд или Сигурд, Стуре или Хоули. Немецкий поэт рубежа XV и XVI столетий Бурхард Вальдис, сам прожив­ший, подобно Франсуа Вийону или Томасу Мэлори, весьма бурную жизнь, передает в од­ном из своих стихотворений услышанную им историю о том, как в число пассажиров купеческого корабля, шедшего из северной Британии или, может быть, из Исландии в Ригу, затесался вор. У берегов Шотландии разыгрался необыкновенно жестокий шторм, пассажиры, отчаявшись в спасении, «стали молиться Богу, призывать его на подмогу», словом, все были уже на краю гибели. И тут среди всего этого сброда, как называет своих пассажиров капитан, его внимание привлек один, спокойно стоявший в сторонке и невоз­мутимо напевавший песенку. Он являл собой такой контраст во всеобщей сумятице, что казался безумным. Однако на осторож­ный вопрос капитана последовал ответ, хотя и неожиданный, но едва ли его удививший своей откровенностью:

Всю жизнь я краденым кормлюсь,

И умереть я не боюсь.

Коль твой корабль пойдет ко дну,

Я все равно не утону.

Пусть шторм, пусть ветер. Все одно!

Нет, мне другое суждено:

Моя погибель - плаха.

Так что ж дрожать от страха?

Поскольку у этого достойного джентльмена не было своего судна, можно допустить, что он и впрямь был простым вором, отправившимся на заработки в Ригу. Но тут все было делом случая: окажись у него сообщ­ники среди пассажиров или команды, судно могло переменить хозяина задолго до прибытия в порт на­значения. Обыкновенное дело.

Нам вообще мало известно достоверного о рыцарях удачи этого века. Но говорить об «упадке» пиратства было бы неверно. Скорее, наоборот, можно говорить о его взлете. Ушли в прошлое большие пиратские флотилии и пиратские государства (они еще возро­дятся, и довольно скоро), но моря были ничуть не безопаснее, чем в XI или XIV веке. Объясняется сей парадокс очень просто: на воровской или пиратский промысел выходили теперь чаще всего «любители», и эти оборотни действовали по рецепту обнищавших рыцарей XIII века: заполучив ночью свой кусок, днем они вновь становились добропорядочными бюргерами, ремесленниками или капелланами, кем угодно. Может, они и были готовы перейти в «класс профессионалов», но время было не то. Нельзя сказать, чтобы они очень уж стеснялись своего ремесла (хотя теперь многие относились к нему неодобрительно, не то что раньше), скорее, их держали в узде суровые законы против пиратства, принятые во многих государствах.