Рыцари удачи. Хроники европейских морей.

Олав Святой вышел однажды в море на двух больших торговых кораблях с двумястами двадцатью воинами (стало быть, по сотне с лишним на каждом), да еще при этом пустил на дно военную галеру: он поставил свои безобидные на вид суда по сторонам пролива, протянул между ними толстый канат, притопив его, а когда киль ничего не заподозрившей ладьи оказался точно над ним, на обоих кораблях по команде энергично заработали грузовые лебедки, после чего «корабль был поддет канатом, его корма поднялась вверх, а нос погрузился в воду. Вода хлынула в носовую часть корабля, затопила его, и он перевернулся». В другом случае Олав снарядил пять военных кораблей, а людей у него было около трехсот, примерно по шестидесяти на корабль. «Сага о Сверрире» упоминает эскадры из двадцати, четырнадцати и... одного корабля.

Его современник по имени Асбьёрн тоже как-то «решил спустить на воду один из своих грузовых кораблей. Этот корабль был такой большой, что годился для плавания по морю. Корабль был отличный, оснастка его - отменная, а парус - полосатый. Асбьёрн отправился в плавание и взял с собой двадцать человек». Военный корабль этого же Асбьёрна был рассчитан на сорок гребцов, а ушли на нем в море около девяноста человек (неясно, входили ли гребцы в их число).

Из саг можно узнать, что, скажем, на весельной пиратской лодке было двенадцать человек или двадцать, что для таких же целей предназначался «небольшой быстроходный корабль на двенадцать или тринадцать гребцов, и на нем около трех десятков человек», что восемнадцать гребцов - это «немного» (именно столько было у Брандана в его первом путешествии и на гренландском корабле, плававшем к Америке в 1347 году), что на боевом корабле могло быть «около двадцати пяти человек», «около восьмидесяти человек» (явно не считая гребцов), на грузовом - «десять или одинадцать человек». Отражают ли эти цифры возможность судна или конкретную потребность каждого рейса - неизвестно. Вероятнее все же второе: ведь одно дело - короткий разбойничий набег или каботажное плавание и совсем иное - многосуточное плавание вне видимости берега. Конечно, парус выручал неплохо. Ну а если непогода? Ведь ни один человек не в состоянии грести безостановочно дни и ночи. Значит, иногда половина или даже треть скамей могла пустовать, а иногда на каждой могли сидеть двое-трое. Все решала конкретная обстановка. Тридцать спутников Торвальда, например, могут навести на мысль о тридцативесельном судне, но тридцать спутников Торстейна плыли на двадцативесельном корабле и, возможно, гребли, разделяясь на вахты, а на каждом корабле Карлсефни было вообще по два десятка мужчин...

Опираясь на разрозненные обмолвки саг, можно попытаться воссоздать некую общую картину того, как «ходили на дело» викинги. Возглавлявший их конунг или ярл устраивал прощальный пир, а затем отдавал приказ трубить поход и сниматься с якоря. Предварительно суда, хранившиеся зимой со всеми своими принадлежностями и оснасткой в специально оборудованных корабельных сараях, или вытащенные на берег для стоянки, спускали на воду. Это было красочное зрелище: белый или сшитый из вертикальных цветных полотен парус, расписная обшивка бортов, разноцветные шатры, заменявшие каюты, сверкающие золотом носовые фигуры, доспехи и гербовые накладки на щитах, вывешенных по фальшборту, пурпурные, изумрудные, кобальтовые ткани плащей.

Первыми из бухты выскальзывали маленькие, ярко раскрашенные юркие гребные восьмивесельные суденышки: они указывали безопасный фарватер, а заодно вели разведку. Среди них безусловно были аски - моноксилы, выдалбливавшиеся из цельного ствола ясеня (откуда и название) и имевшие наращенные борта. Эти высокомореходные лодки примерно с V века служили и пиратскими судами, отчего викингов, как уже упоминалось, называли в числе прочих прозвищ аскеманнами. Их строили потом франки и англосаксы, а у норманнов после появления более крупных кораблей аски стали играть вспомогательную роль и где-то в IX или X веке сошли со сцены, вытесненные другими типами.

При виде незнакомого судна они подавали сигнал, после чего парус, мачта, шатры и шест с позолоченным флюгером, указывающим направление ветра, быстро убирались, весь корабль покрывался специально для этой цели предназначенными серыми коврами под цвет воды, и все, кроме нескольких гребцов в носу и корме, низко пригибались, скрываясь за фальшбортом.

Корма средневекового судна, снабженного рулем.

Когда дозорные выясняли обстановку и решали, что опасности нет, все возвращалось на свои места.

Вероятно, боевые корабли имели в корме полупалубу, а над ней еще один помост, своего рода капитанский мостик, служивший наверняка и боевой площадкой: трудно иначе истолковать фразу «Саги об Эгиле» о «верхней палубе на корме».

Конунг, стоя на этом высоком помосте, где было его обычное место, руководил всеми действиями флотилии, прибегая в случае нужды к услугам трубачей.