Рыцарская честь

Он преодолевал сопротивление многих женщин, от перепуганных крепостных девушек до слывших верными чужих жен, и знал, как на смену твердому сопротивлению приходят неудержимая дрожь и беспомощная слабость. Он точно знал момент, когда дрожь и слабость переходят в сладострастный стон согласия, но раньше для Херефорда все это было игрой, а теперь занимало его всерьез. Если раньше ему случалось довести женщину до такого состояния и получить отказ, то его самолюбие, конечно, страдало, но он знал, что с другой своего добьется. Теперь же было не так: никто в мире не мог бы заменить ему Элизабет, и сознание этого лишило его былой ловкости. Руки действовали не столь уверенно, он весь дрожал, и когда она была доведена до самого края и уже готова сдаться, настойчивость его вышла из-под контроля и он причинил ей нечаянную боль.

Какое-то время Элизабет стояла без сопротивления, и он не успел ее удержать, когда она оторвалась от него, как только боль вытолкнула ее из чувственного транса. Отпрянув от него на три шага, она повернулась к нему, тяжело дыша. Роджер клял себя за собственную глупость. Он поторопился с этой болью, она была нужна чуть-чуть позже, когда все стороны чувственного удовольствия уже испробованы. Он медленно и осторожно сместился в сторону, перекрывая ей дорогу к двери.

– Роджер, не надо… Ты обещал не принуждать меня… – Элизабет силилась говорить так, чтобы в голосе не звучало открытой мольбы.

– Если бы ты не хотела… Ты не обманешь меня. Не важно, что говорит твой язык; глаза и руки – все говорит мне другое. Элизабет… – Он осторожно придвинулся к ней, боясь испугать и обратить ее в бегство. Он мог бы разом овладеть ею; теперь она уже ни за что не убежит, ни от него, ни от кого другого.

– Ты, возможно, прав, Роджер, – прошептала она. – Но не делай этого. Не лишай меня девственности до свадьбы. Не топчи моего достоинства.

Достоинство – вот что он любил в ней, что выделяло ее из всех женщин. На ее достоинство он посягнуть не мог.

– Но скажи мне, чего ты хочешь. Дай мне услышать, что ты любишь меня, что ты хочешь меня, и я оставлю тебя в покое. Мне нелегко отпустить тебя так, дай мне хоть что-нибудь.

Он просил очень многого! Сказать это для ее гордости было даже труднее, чем просто уступить. Не желая того, он сыпал соль на живую рану. Глаза Элизабет сверкнули, как вдруг вспыхивает пламя в очаге.

– Да, я хочу. Я греховна, моя воля не так сильна, как моя страсть, поэтому я хочу. Мое тело в твоих руках. Как бы я ни сопротивлялась, ты всегда победишь, потому что желание за тебя, тут я бессильна. Но знай, душа моя этого не хочет, и чем сильнее твое желание владеть мной, тем больше, мне кажется, я ненавижу тебя, себя и все, что связывает нас.

Херефорд смотрел на Элизабет в растерянности.

– Элизабет, Элизабет!

Но ни сил, ни воли у него уже не оставалось. Она беспрепятственно ушла, оставив его с такой болью, какой он еще не испытывал.

Глава пятая

Последующие шесть дней стали настоящим кошмаром для всех активно вовлеченных в этот, как выражалась про себя леди Херефорд, «несчастный брак». Особенно кошмарными они были для самого Херефорда, все существо которого оказалось расколотым надвое, к чему он совершенно не был приспособлен. Для большинства своих гостей он оставался Роджером-сумасбродом, но голова его была все время занята подготовкой заговора, и душа разрывалась от этого. С Элизабет, которая могла бы значительно облегчить ему тяжкое бремя бесконечных переговоров с придворными, хорошо ее знавшими и по старой памяти ей доверявшими, они оказались в полном отчуждении. А в довершение ко всему он полностью увяз в этой проклятой ежедневной охоте и вынужден был убивать столько всякого зверья, что даже такой заядлый охотник-спортсмен, как Честер, разбуженный утром ехать в поле накануне самого дня свадьбы, простонал, что больше в жизни никогда на охоту не пойдет.

– Это уже не спорт, – ворчал Честер за завтраком, – мы обычные мясники, которые режут скот на бойне.