Рыцарский долг

Местом встречи с караваном был определен постоялый двор Аббаса. Этот прячущийся за высоким забором не то франкский странноприимный дом, не то сарацинский караван-сарай, более напоминающий хорошо укрепленное тамплиерское командорство, пользовался одновременно и доброй, и дурной репутацией. Из рассказов брата Серпена Жак знал, что хозяин этого места, Аббас, был человек неизвестного происхождения и вероисповедания. Одни говорили, что он бывший тамплиерский туркопол[5], по выслуге лет ушедший на покой, другие, — что это принявший ислам нормандский рыцарь, долгие годы возглавлявший разбойничью шайку, которая держала в страхе южные пограничные земли. Правда это или нет, выяснить было невозможно: все лицо его было покрыто шрамами, и никто ни разу не видел, как и кому этот человек молится. Для пилигримов, незнакомых с Востоком, его постоялый двор легко мог стать местом последнего приюта — чужак здесь считался законной добычей. Зато любой вооруженный человек, живущий в Палестине — неважно, франк или сарацин, — заплатив за постой, мог чувствовать себя в полной безопасности. Аббас немедленно пресекал любые попытки обнажить оружие и в отношении дел своих гостей был нем как рыба. Зная о странном кодексе хозяина, многие местные владетели — и христиане, и мусульмане — часто приезжали сюда на тайные переговоры.

Аббас был предупрежден о приезде большого отряда. Едва последний всадник очутился внутри, безмолвные слуги затворили мощные ворота с хорошо смазанными петлями и задвинули тяжелый, окованный медью засов.

Сен-Жермен отправился лично проследить за тем, как рыцари, сержанты и оруженосцы переодеваются в приготовленное платье, превращаясь в простых наемников и слуг, а мастер Григ, Жак и Робер занялись пленником.

Киликиец вытянул из ножен острый, словно бритва, кинжал и уверенным движением разрезал у студиозуса брэ[6] от завязок и до самого пояса.

— К счастью, перелом закрытый, — покачал головой киликиец, — достаточно будет наложить шину, и через пару-тройку недель все срастется. Подержите-ка его, чтобы не дергался, — обратился он к стоящему рядом Роберу.

Рыцарь взял студента за плечи, мастер Григ схватился за ногу и начал вправлять сломанную кость. Каранзано вскрикнул от боли, раскрыл глаза и обвел присутствующих мутным взглядом.

— Стало быть, гностики все наврали, и ад все-таки существует, — пробормотал он, поднимая голову. — Кто вы такие, друзья мои? Христианские черти или мусульманские джинны?

— Не расстраивайся, Николо, — ответил де Мерлан. — Я не знаю, кто такие гностики, но они определенно не врут, потому что мы не черти или джинны, а добрые христиане и, мало того, твои старые друзья.

— Вот те на, — широко раскрыл глаза окончательно пришедший в себя флорентинец. — Скакал, поскользнулся, очнулся — на ноге деревяшка привязана, а вокруг злейшие друзья его величества императора. Значит, насколько я разбираюсь в политике Иерусалимского королевства, теперь меня ожидает допрос с пристрастием с последующим отпущением грехов при помощи мизерикордии?[7]

— Стали бы мы тебя за собой волочить и ногу твою обихаживать! — обиделся де Мерлан. — Поживешь пока, не дрейфь. Зачем скакал посреди ночи в Рикорданский замок, можешь не рассказывать, и так понятно. Ответь лишь, кто тебя послал, — бальи, граф Томмазо?

Николо обреченно кивнул.

— Вот и ладно, — Робер, подмигнув незаметно Жаку, продолжил ненавязчивый допрос: — И что, по-твоему, теперь должен делать император, пошлет ли он за нами погоню?

— Он не будет рассеивать свое войско и так невеликое, — покачал головой студиозус. — Если с утра вслед за вами и выйдет отряд, он не будет удаляться от Акры.

— Стало быть, дальше пограничной ар-Рамы нас преследовать не станут, — подытожил Робер. — Так что, как говорил покойный дядюшка, граф Гуго де Ретель, запирая пленных рыцарей в подземелье своего замка: «Чувствуй себя как дома». Мы пошли готовиться к путешествию, а ты пока побудешь в компании моего слуги.

В комнату вошел Рембо. Бывший жонглер, ныне оруженосец де Мерлана, знавал Николо еще в Марселлосе. При виде своего бывшего покровителя он превратился в столб. Каранзано при виде старого знакомца, в свою очередь, изменился в лице.

— Здесь не хватает, пожалуй, только доблестного капитана Турстана, чтобы почувствовать, будто мы снова плывем на «Акиле» из Марселлоса в Мессину…

Жак и Робер, оставив бывшего жонглера и бывшего студента вспоминать о своих дорожных приключениях, вышли в общий зал.

— Я одного из надежных слуг поставил за соседней стеной, — пробормотал Робер, — пусть послушает, о чем они там говорят, — нет ли все же измены? Если они не в сговоре, то берем студента с собой. Если же что не так — то отдадим Аббасу.

До утра осталось не так уж много времени, и друзья, переодевшись в светские наряды, начали обустраиваться на ночлег.

— Как говорил мой покойный дядюшка, граф Гуго де Ретель, объявляя на марше привал: «Отдых — это оружие. Людей, которые умеют отдыхать, еще меньше, чем тех, кто умеет работать».