Рыцарский долг

— Шиш с оливковым маслом, как тамплиерам, так и святошам из акрского капитула, — рявкнул в ответ арденнец. — Читай и забирай бумаги себе. Если выживешь — пригодятся. Я сговорился с одним из писцов, он мне завещание накропал, я его в куче бумаг на подпись патриарху и подсунул. А патриарх, он ведь еще и папский легат. Так что считай, что эта хартия утверждена Святым престолом.

— Сеньория де Мерлан, — читал тем временем вслух оторопевший Жак, — и два рыцарских фьефа вместе с селением Вази, что находятся в греческой земле Морее, в мегаскирстве[26] Афинском, по смерти моей или пропаже без вести переходят в наследственное владение Жаку из Монтелье, брату-рыцарю ордена Святого Гроба…

— Возьми их обратно, Робер, — Жак протянул Роберу вновь скрученные свитки. — Я же тебе сказал, что ты не погибнешь…

— Тоже мне, великий предсказатель, — хмыкнул Робер. — Ну не верю я тебе на сей раз, хоть убей. К тому же, если так уверен в том, что я не погибну, тем более храни завещание у себя.

Жак с неохотой засунул пергаменты в поясной кошель и туго затянул шнурок.

— Об одном тебя прошу, — голос Робера дрогнул, — жив будешь — сделай так, чтобы Хафиза моя, та, что в Тире, не нуждалась ни в чем всю свою жизнь.

— Да успокойся, брат-рыцарь, — Жак искренне не верил в гибель Робера и отговаривался только для того, чтобы не расстраивать его перед боем. — Все будет как ты сказал. Хотел бы и я тебе что-нибудь завещать, да только нечего, мои виноградники давно уже граф Колиньи-ле-Неф отобрал.

Робер возмущенно взмахнул рукой:

— Не болтай чепухи. Уж кто-кто, а ты-то ни за что не погибнешь. Не для того тебя с того света обратно вернули. Лучше расскажи мне, — в голосе рыцаря появились просительные нотки. — Есть там что-то или нет? Райские кущи, геенна огненная…

— Да не знаю я ничего, — нахмурился Жак. — Может, мне все просто в бреду привиделось. Это простая каменная стена, вроде тех, которыми в Провансе пастбища огораживают. А за ней — полумрак, выжженная степь и туман… Давай-ка лучше отдыхать, брат-рыцарь. Рассвет не за горами, а завтра нам предстоит нелегкий день.

Жак опустился на походное ложе, закрыл глаза и, чувствуя, как на него наваливается усталость, провалился в сон. Откуда-то издалека ему слышался громкий храп арденнца и стук молотков по дереву, но чудится это или происходит на самом деле, он разобрать не мог…

Вынырнув из сна, словно из глубокого омута, Жак раскрыл глаза и увидел, что наглухо затянутое грозовыми облаками небо начало светлеть. На Трансиорданию опустилось призрачное, недоброе утро. На этот раз привычная розовая полоска рассвета так и не поднялась над дальними вершинами, и наглухо укутанное тучами черно-косматое небо с восходом невидимого солнца просто сменило свой ночной цвет на бледно-серый. По низинам, скрадывая звуки, стелился белый, молочный туман. Лагерь медленно пробуждался, и в ущелье стояла глухая зловещая тишина, которую изредка нарушали вскрики нетерпеливых стервятников. Птицы, число которых на скальных карнизах к рассвету чуть не удвоилось, словно побуждали осажденных и осаждающих к тому, чтобы те и другие скорее начинали сражение, да не щадили друг друга в бою и оставили знатное угощение, вкуснее которого нет ничего на свете.

Жак встал, умылся, не чувствуя вкуса, проглотил оставшееся с вечера мясо и отправился к коновязи. Там он обнаружил и Робера. Двужильный арденнец, похоже, не нуждался в ночном отдыхе. Он уже успел устроить разгон слугам и оруженосцам за недостаточную, по его мнению, заботу о животных и теперь, уже полностью облаченный для предстоящего боя, стоял в снежно-белом сюрко и с ладоней кормил Ветра ячменным зерном. Рыцарь, то и дело привставая на носки, что-то нашептывал на ухо своему любимцу, тот хрустел зерном и тыкался носом ему в плечо. Неподалеку от них, ожидая хозяина, возмущенно всхрапывал Лаврентиус-Павел.

Убедившись, что его конь накормлен, напоен, оседлан и готов к сражению, Жак, вместе с остальными рыцарями, воткнул в землю меч и, опустившись на колени, трижды прочитал «Отче наш…». Губы его шептали привычные слова, а мысли в это время были далеко. Едва они завершили молитву, со стороны мусульманского лагеря послышались многочисленные крики «Алла!». Сарацины, завершив утренний намаз, готовились к штурму.

— Кажется, началось, — взвешивая на ладони меч и прилаживая к плечу щит, спокойно произнес Робер. — Ну вот, теперь, брат Жак, и поглядим, кто из нас двоих настоящий пророк.

Рыцари в седлах, с копьями на седельных крюках выстроились на выходе из скальной ниши в готовности к контратаке. Монголы с изготовленными к стрельбе луками били пятками коней, удерживая их на месте. Орденские арбалетчики затаились на гребне осыпи, а пешие сержанты выстроились в проходе.

По команде Сен-Жермена защитники выехали из скальной ниши и построились перед проходом, образуя вторую линию обороны.

— Дева Мария, двенадцать апостолов и святой Георгий! — только и успел произнести восхищенный Робер. — Так вот, значит, что удумал наш гентский малыш.