Рыцарство от древней Германии до Франции XII века

Сидоний Аполлинарий около 448 г. посвятил салическим франкам впечатляющее полотно — выдержанное в очень экспрессионистическом духе, какой был свойствен уже Аммиану Марцеллину, но стихотворное. Он говорит об их белокурых волосах, бритых лицах, их облегающих одеждах, наконец, о поясах, «лежащих на их узких бедрах». Но это великие спортсмены, мастера в метании копья или Франциски. Бросить это оружие «в безбрежное пространство, наметив точку, которую они уверенно поражают, раскрутить щит — это для них игра, так же как ринуться быстрей брошенных копий и достичь врага раньше них»^{105}. Иначе говоря, они несколько рисуются друг перед другом, они выполняют изощренные воинские упражнения, так же как римлянин Сидоний упражняется в не менее изощренной поэзии — каждый оттачивает те навыки, в которых превосходит других. Франки питали страсть к войне с детства — то есть из них воспитывали отборных воинов. И «если по стечению обстоятельств численность врагов или неудобство боевой позиции сильнее их, только смерть может сразить их, но не страх. Они остаются на месте непобежденными, и их отвага, так сказать, переживет их последний вздох». Да, может быть, бывало и такое, но в завершение своей поэмы Сидоний Аполлинарий славит Майориана — помощника Аэция, который как раз вынудил их капитулировать и присоединиться к себе…

Далее Сидоний по-прежнему изображает их германцами, потомками тех, о ком писал Тацит; в этом духе он описывает и вступление франков в Лион в 470 г. во главе с князем Сигисмером, и складывается впечатление, что это люди из другого мира. Сигисмер идет пешком, а перед ним и за ним ведут парадных и боевых коней^{106}. Далее следуют воины без шлемов, но несущие в руках оружие, в то время как «через плечо у них висят мечи на перевязях». У всех свирепый вид, разбойничьи рожи: «Зрелище царьков и их свиты внушало ужас в самое мирное время»^{107}. Словно читаешь у Тацита рассказ о вождях в сопровождении комитата.

Важно было выглядеть как можно более воинственно, а этническое происхождение оружия и даже титулов было не столь важным. Смешение культур хорошо заметно по обнаруженной в Турне в 1655 г. гробнице отца Хлодвига, франкского короля Хильдерика, умершего в 481 г.: оружие и уборы там были римскими, германскими и даже похожими на дунайские, а недавно поблизости от его гробницы нашли захоронение коней, свидетельство погребальной гекатомбы.

Королевскую власть у салических франков в Турне, которую в 481 г. унаследовал от отца Хлодвиг, можно определить как «усиленно» германскую. Германскую потому, что власть эта была военной, ведь Хлодвигу приходилось убеждать франков — взывая к этим «наихрабрейшим воинам», народу во многом аристократическому, — следовать за ним, шла ли речь о войнах или об обращении в другую веру. И потому, что этот народ жил по салическому закону, который ввели, несомненно, в конце царствования Хлодвига и который был посвящен композициям, как в обществе мести; этот закон признавал важность королевского покровительства, но не мог стать опорой для действительно сильной королевской власти. А усилили эту власть установленные с самого начала царствования связи с епископами этой области, которой Хлодвиг «управлял» в качестве преемника и во многом наследника римлян. Его позиция «никейского» христианина (а не еретика-арианина) и союзника империи, сохранившейся в Константинополе, в самом деле могла способствовать его возвышению и осуществлению его замыслов. Но все-таки мы видим, как Хлодвиг колеблется, прежде чем решиться и дать аламаннам сражение при Тольбиаке, судя по рассказу Григория Турского^{108}, чтобы побудить свой народ последовать за собой^{109}; здесь опять-таки можно усмотреть то, что Тацит назвал бы скорей схваткой, чем настоящей битвой, — с перерывами и спорами.