Рыцарство от древней Германии до Франции XII века

Ведь кое-что зажгло в нем желание стать рыцарем, вопреки материнской фобии. Собственно, это и есть первый эпизод романа. Дело происходит весной, «когда цветут деревья, леса покрываются листвой, луга зеленеют, когда птицы нежно поют по утрам на своей латыни и когда всё воспламеняется радостью»^{1024}.[254] Сын вдовы тоже переполнен радостью, он слышит шепот девственного леса, он охотится с дротиком, острым, быстрым. И вдруг к этому концерту примешивается лязг железа — едут пять вооруженных рыцарей. Их доспехи задевают за ветки, и молодой человек готовится отразить атаку бесов. Чувствуется, что будь это даже воинство Эллекена,(он бы дожидался их не сходя с места, приготовив свои дротики. Но (его глазам, напротив, предстает то, что прекрасней всего в мире, — (рыцари. Они божественно красивы, это, можно сказать, богоявление. «Когда он увидел сверкающие кольчуги, светлые и блестящие шлемы, копья и щиты, чего не видел никогда, и когда узрел сияние зеленого и алого на ярком солнце, и золота, и лазури, и серебра, он нашел это воистину прекрасным и благородным и воскликнул: “Сладчайший Господь, Боже мой, прости! Это ангелы, вот кого я вижу! Я совершил великий грех и очень дурное дело, когда назвал их бесами”»^{1025}. В тот самый момент, когда Кретьен де Труа сочинял этот диалог, моралист Алан Лилльский уже был готов написать, что рыцари на земле выполняют ту же роль, что и ангелы в граде небесном, — простое ли это совпадение^{1026} или Кретьен забавлялся интеллектуальной игрой?

Здесь автор балансирует на грани опасной вольности в религиозной сфере, ведь в вожде, «начальнике» рыцарей Персеваль видит самого нашего Господа Бога и простирается перед ним ниц, читая свой символ веры и все молитвы, какие знает. Боготворимый рыцарь очень скоро поднимает его на ноги и выводит из заблуждения: он не Бог, он только хотел бы знать, не встречал ли юноша здесь, в ландах, еще один отряд.

И начинается «диалог», который был бы уместен в комедии. Потому что Персеваль не понимает вопроса, даже когда его задают повторно. Он с крайним любопытством рассматривает оружие: «А что это у вас?» Он вынуждает собеседника не мешкая раскрыть ему смысл рыцарской мутации одиннадцатого века: «Это мое копье. — Вы хотите сказать, что его метают[255], как я метаю дротики? — Да нет, отрок! Что за глупости ты говоришь! Им наносят удар с близкого расстояния»^{1027}. Та же игра — со щитом, потом с кольчугой. Какая от нее польза? «Отрок, это просто объяснить. Если бы ты захотел бросить в меня дротик или пустить стрелу, ты бы не причинил мне никакого вреда. — Сеньор рыцарь, храни Бог ланей и оленей от таких кольчуг! А то я бы не смог больше их убивать…»^{1028} И Персеваль наконец узнает: чтобы стать рыцарем, надо навестить короля Артура, который посвящает в рыцари и дает ратный доспех. Только тогда он соглашается сообщить рыцарю о тех мужчинах и женщинах, которых тот ищет.

Занимательность — и очарование — началу истории Персеваля придает столь же восторженное, сколь и наивное открытие методов действия и правил рыцарства. И если методы он осваивает без особого труда, то правила усваивает с некоторым запозданием. Итак, он] еще «отрок», стоит перед матерью, которая смирилась с мыслью, что он отправится к королю Артуру. Тем не менее она внушает ему два-три моральных принципа, коль скоро он должен быть рыцарем. «Если вы встретите в том или ином месте даму, нуждающуюся в помощи, или юную деву без поддержки, будьте готовы всемерно им помочь, если они об этом попросят. Ведь это и есть вопрос чести: кто не оказывает чести дамам, напрочь потерял свою»^{1029}.

Персеваль хорошо понял, что не должен ни бесчестить женщин, ни позволять другим бесчестить их. Пикантность в том, что он «превратно» понял нотацию матери, которая хотела бы контролировать всё, что ее сын делает с девицами. Она велит ему не быть назойливым: когда он просит любви, пусть довольствуется поцелуем или кольцом в подарок, если девица согласится. Однако импульсивный кавалер не дослушал до конца: он бросается на первую же встречную девушку, чтобы получить от нее поцелуй и кольцо, и ставит ее под удар ревнивого «друга», от которого спасет ее намного позже. Между тем он по-настоящему полюбит девицу де Борепер, но целомудренно, потому что уроки матери не позволяют ему доходить до предела возможного.