Рыцарство от древней Германии до Франции XII века

В той же и пожалуй, даже в большей степени, чем меч, к вооружению рыцаря относится копье. Не вытесняет ли оно меч вплоть до времен «Песни о Роланде», причем в руках знатнейших из знатных? Само его название [lance], пришедшее из устной речи римлян, ускоряет (в форме lancea) приход средневековой латыни около 1080 г., вытесняя такие слова, как hasta, telum, contus. Оно также привлекло внимание многих историков, начиная с майора Лефевра де Ноэтта (1912 г.)^{426}. То, что можно прочитать о нем нового у Гильома Пуатевинского, написанное около 1073 г. о мелких стычках с 1049 по 1054 г., должно привлечь наше внимание к разным способам обращения с копьем, а также к приемам верховой езды и фехтования, связанным с этими способами. Рыцарская мутация — это мутация приемов копейного боя. В старину их было два. С одной стороны, копье метали как дротик, чтобы пронзать врага, и оно должно было оставаться достаточно легким, тонким, его не должен был отягощать или смещать в сторону никакой флажок. Так его мечут рыцари герцога Вильгельма в сцене 19 (илл. вкладки, с. I), атакуя Доль, — надо полагать, Людовик, Гильом и прочие «свирепые» франки, все — опытные метатели дротиков, у Эрмольда Нигелла так же осыпали ими мавров в Барселоне в восьмисотом году. Так могли разить с IX в., почти наверняка пробивая доспех, — либо снизу, как на сцене из Утрехтской псалтыри, либо сверху, как изображено в рукописи Пруденция конца X в., хранящейся в Брюсселе. Изображение обоих этих ударов можно найти и на гобелене из Байё . Но довольно часто копья были тяжелей, чем прежде, им добавляли веса знамена, и держали их по-новому — опустив руку и поместив древко под мышку: так поступают французы на побережье в сцене 40 под словом festlnaverunt и в сцене 48 под словами ad prelium и contra (илл. вкладки, с. III). Эту новую манеру сделал возможной прогресс в верховой езде, который сложно датировать точно, но который ощущается и, конечно, связан с социальной логикой. Подкованные кони позволяли уверенней углубляться на незнакомую территорию, тогда как седло, сбруя, подпруги давали возможность для более прочной посадки, в дополнение к стременам, появившимся в IX в. Поэтому можно было перехватывать более тяжелое копье дальше от наконечника и наносить издалека более сильный удар, способный свалить противника, скорей оглушить его, чем пронзить. Но о конных поединках гобелен из Байё дает только косвенные сведения. Однако при Гастингсе, судя по этому гобелену, старались именно пронзать противника, как видно, например, по смертельному удару, который наносят Гирду, брату Гарольда (илл. вкладки, с. V). Правда, здесь представлен не конный поединок и не турнир, где конница сражается с конницей, а атака нормандской кавалерии на пешую английскую знать. Справилась ли эта кавалерия, которой противостояла хорошо вооруженная пехота, со всеми неблагоприятными факторами, с какими столкнулась в 357 г. в сражении при Страсбурге аламаннская конница, — ведь теперь она имела стремена, лучшие седла и настоящие доспехи? На самом деле отряды англичан, тэнов и хускерлов Гарольда, уже пострадали от стрел и топоров нормандских пехотинцев. Всадники врывались в уже пробитые бреши, и на гобелене изображена не атака конной лавины, которая опрокидывает врага и тем самым добивается победы, — таких до XIII в. не будет[112], — а ряд стычек, «кровавая схватка, дикая и ожесточенная»^{427}. Под конец изображены даже сбитые с ног лошади (илл. вкладки, с. V), что, несомненно, соответствует эпизоду вечернего преследования (наверняка известного зрителям лучше, чем нам), в ходе которого «французы» упали в ров, как при Конке-рéе в 992 г. или на аквитанском побережье между 1003 и 1013 гг., в бою с участием другого герцога Гильома, не столь блистательного, как герцог нормандцев^{428}…

В целом на гобелене изображено много коней, все жеребцы, малорослые (полтора метра в холке), то есть, по нашим представлениям, нечто среднее между большим пони и маленькой беговой лошадью. Всадники не склонны подниматься на стременах: их путлища удлинены до максимума, что позволяет им крепче держаться в седле. Кстати, передняя и задняя луки седла — как хорошо видно на сцене 8 (илл. вкладки, с. VI) — очень высокие. Такое седло придает всаднику примечательную посадку, всё, что нужно, чтобы практически составлять одно целое с конем… ив то же время создает для него риск, что ему сломают позвоночник или раздробят бедра, как случилось со всадником, которого вышиб из седла будущий Завоеватель в 1048 г.^{429}Наконец, всадник торопит коня с помощью шпор, здесь — с одним острием, на смену каковым вскоре придут более острые шпоры, которые Ордерик Виталий порицает настолько, что делает одной из причин осуждения рыцарей на том свете[113].