Рыцарство от древней Германии до Франции XII века

Состоявшаяся после этого битва, несмотря на неравенство сил, о котором предуведомляют нас, начинается с серии одиночных конных поединков. Как и предварительные поединки в турнирах, они все смертельны: Аэльро, племянник сарацинского короля Марсилия, выезжает перед остом и выкрикивает вызывающие слова. Тогда Роланд шпорит боевого коня, копьем разбивает щит и пронзает кольчугу Аэльро. Далее настает очередь Оливье, архиепископа Турпена, а потом еще семи французов на глазах у других сразить по одному врагу. Каждому достается по строфе; француза хвалят за «удар барона»^{848}, а «язычника» порой провожают насмешкой… Только один из последних, Маргари, избегает удара[222]^,{849} и призывает своих к общему сражению.

В этом бою, не слезая со своего коня Вельянтифа, Роланд извлекает добрый меч Дюрандаль, который «рубит» и «режет»^{850}, и проливает потоки сарацинской крови. По поводу этого меча здесь надо сделать два замечания.

Прежде всего, как отметил Д. Дж. А. Росс, мечи использовались реже, чем копья: мечом были нанесены решающие удары в тринадцати из сорока четырех смертельных конных поединков в «Песни о Роланде», а копьем — в тридцати одном. Копье, которое снабжалось вымпелом (несъемным флажком) и которое крепко держали в руке, используется здесь на новый манер, возникший в конце XI в., и в некотором смысле «песнь о Роланде — это песнь о копье»^{851}. Да, но только в некотором смысле. Ведь, в конце концов, разве у копья Роланда есть имя, разве оно содержит реликвии, разве он прощается с ним перед смертью, как с трогательным пафосом прощается с добрым мечом Дюрандалем? Некогда меч почитали намного больше копья и даже больше коня, но у коня было имя (Вельянтиф). Итак, «Роланд» — это песнь о мече, она показывает его символическое верховенство тем более явственно, что статистика ударов отражает техническое превосходство копья — или как минимум их взаимодополняемость.

Далее, меч Дюрандаль, в который вложены реликвии, — не талисман, спасающий от смерти. Из-за его сакральности Роланд не может его расколоть, когда хочет это сделать, чтобы меч не попал в руки врага; но этот меч не приносит ему ни неприкосновенности, ни победы. Ронсеваль не принадлежит к тем чудесным боям, о каких грезили авторы хроник и «Чудес» тысячного года и где осты Бога и святых не теряли убитыми ни одного человека. Роланд и его соратники более достоверны, более убедительны в качестве заслуженных рыцарей, потому что им не слишком помогают небеса и потому что они умирают прекрасной смертью.

Они обретают вечное спасение в духе крестоносцев тысяча сотого года. Даже архиепископ Турпен, отпускающий им грехи и обещающий спасение, сражается сам, лично — как это делал папский легат под Антиохией в июле 1098 г. Кроме того, он произносит речи, больше подходящие для обретения популярности в замках, чем в монастырях. Так, увидев, как Роланд разрубил надвое Дюрандалем двадцать пять противников, «Вот истинный барон! — Турпен кричит. — / Быть рыцарю и следует таким. / Кто взял оружье и в седле сидит, / Тот должен быть и смел и полон сил. / Тот и гроша [в оригинале — четырех денье, ежегодной дани серва, а значит, и стоимости его выкупа] не стоит, кто труслив. / Пускай себе идет в монастыри, / Замаливает там грехи других»^{852}.

«Песнь о Роланде», написанная на рубеже XI и XII вв., не упоминает благословения оружия. Меч-реликварий, то есть в большей степени орудие для совершения подвигов, чем рыцарский «знак различия», Роланду дал Карл Великий. По словам первого, Дюрандаль — меч, «что Карл мне дал», меч, которым сам Роланд завоевал много стран; «кто б ни владел им, если я паду», — предвидит он, — «пусть скажет, что покойник был не трус»^{853}. В оригинале — «благородный рыцарь», nobile vassal по-старофранцузски. И, в самом деле, тот, кого историки называют вассалом, здесь именуется просто horn — человек. В «жестах» слово vassal означает некое абсолютное качество, а не человека, верного кому-либо. Граф Роланд, герой-конформист, не мог любить «рыцаря, коль он плохой вассал»^{854} (chevaler s'il ne fust bon vassal): доблесть здесь совершенно естественным образом сочетается с рыцарскими вооружением и поступками. В слове vassal этическая коннотация в конечном счете более выражена, чем в слове chevaler, но оба очень близки, почти взаимозаменяемы.

Притом автор «Песни о Роланде» ни на миг не допускает, чтобы добрый vassal не был верен королю. Она хорошо выражает представление о связи между воинской доблестью и вассальной верностью, которое, возникнув в каролингскую эпоху, сохранялось и в течение обоих феодальных веков.