Рыцарство от древней Германии до Франции XII века

Салический закон не дает определения аристократии как таковой, указывая только, что в качестве антрустиона или сотрапезника франк или римлянин пользуется королевским покровительством; убийство такого человека искупить труднее, за это берут повышенную (тройную) цену. У Григория Турского тоже нет родового названия для аристократии, но все его рассказы, подтверждающие свидетельства из «житий святых», подразумевают ее наличие. Это ее престиж и социальное могущество хотят отстоять и превознести многочисленные семейства, прибегая к кровной мести или к войне, домогаясь милости королей и, конечно, проводя некоторых из сыновей в епископы. И в рассказах Григория достаточно разрозненных намеков (всякий раз, когда это необходимо для создания интриги) на красивое оружие, на прекрасных коней: это показывает, что те и другие символизируют статус. В Северной Галлии, которая теперь называлась Франкией, приблизительно до 600 г. оружие и коней еще часто клали с умершим в могилу. И археология вполне подтверждает значение оружия как признака социальной дифференциации.

Конечно, королевская власть, аристократия — во многих отношениях наследники Рима, равно как и Германии. У королей и лейдов были казна и законы, юридические формулировки — как минимум результат вульгаризации римских или их развития. И внуки Хлодвига вполне любили внешние признаки богатства в античном духе. Но стиль взаимодействия и дух институтов, по крайней мере в отношениях королей с крупными собственниками, уже сеньорами и отныне (на севере) исключительно франками, были, надо признать, скорей, германскими (варварскими). Лейды со своими вооруженными силами прибывали в армии, фактически представлявшие собой не что иное, как осты, собирались на общие plaid'ы, которые, не наследуя напрямую германским собраниям (concilia), упомянутым Тацитом[32], все-таки немного их напоминали. У Меровингов были короли, обязанные убеждать и быть образцовыми воинами, воплощать добродетели господствующего класса, единой элиты[33], которую характеризовало ее оружие — кроме высшего духовенства[34].

В наших источниках нет сведений о таком посвящении в воины в VI в., которое бы представляло собой «чистый» ритуал вступления лейда в ряды взрослых мужчин и которое можно было бы состыковать со знаменитыми строками Тацита^{143}. Конечно, нельзя не упомянуть передачу копья юному Хильдеберту II (сыну Сигиберта и Брунгильды) его дядей Гунтрамном, королем Бургундии, в 585 г., хотя это по сути было усыновление по оружию[35]. Григорий Турский, несомненно, лично присутствовал при этой церемонии. По крайней мере соглашение между двумя мужчинами он принял близко к сердцу и составил о нем рассказ или, скорее, упомянул об этом событии, представив его как обычай, и оно сильно повлияло на ход его «Истории».

В 580 г., когда в силе был Хильперик, его брат Гунтрамн пригласил своего племянника Хильдеберта II, еще ребенка, сына Сигиберта (умершего в 575 г.) и Брунгильды, встретиться на границе их королевств. Не имея детей, Гунтрамн выбрал его наследником, к большой досаде Хильперика и его сторонников. В присутствии вельмож, «посадив его на свой трон, он передал ему все королевство со словами: “Один щит нас защищает, и одно копье нас охраняет”»^{144}. Пока что это только обряд заключения договора между воинами о ненападении и союзе против третьего лица, договора, примеров которых эпоха (но не тацитовская) дает немало, и относятся они не к королям^{145}. Фактически дядя и племянник и, соответственно, их лейды объединились против Хильперика. Не то чтобы они сразу же внезапно атаковали его. Они устроили общий пир, обменялись дарами в атмосфере, достойной тацитовской Германии, и после этого отправили к Хильперику послов с требованием «возвратить то, что он отнял из владений их королевства» (Хильдеберта II), «если же он откажет, пусть готовится к сражению»^{146}. Никаких воинских предприятий, даже в виде игр, не было, — только пир и обмен дарами, достойные скорее благодушных германцев Тацита, чем спортивных рыцарей тысяча сотого года. Лишь настоящая ритуализация конфликтов, перенесенных в правовую сферу, без малейшего «варварского неистовства». Ведь Хильперик не обратил внимания на этот ультиматум; можно было бы сказать, что он, со своей стороны, ударился в римскую Античность, так как он тем временем построил в Суассоне и Париже цирки, чтобы «предоставить их народу для зрелищ», и фактически до его смерти в 584 г. вызов остался без последствий.