Рыцарство от древней Германии до Франции XII века

Но бывали ли случаи, чтобы «более скромные» возвысились? На такую мысль могли бы навести карьеры «посредственного» (mediocre) Ингона и лесничего Тертулла, описанные, соответственно, у Рихера Реймского^{224} и в «Истории графов Анжуйских»^{225}, но это нравоучительные рассказы тысячного года и XII в. И опять-таки в случае Ингона Рихер, конечно, имел в виду представителя не низов общества, но, скорей, средней знати; что касается Тертулла, он вышел из старинного знатного рода, однако, пришедшего в упадок, участь которого улучшилась вместе с его участью… Ведь только в позднейшие эпохи придумали миф о «солдатах удачи», вышедших из ничтожества, чтобы защищать Францию от норманнов (или отправиться в крестовый поход).

Роберт Сильный, напротив, был воинственным графом (как и другие из его поколения и из X в., носившие прозвища, которые свидетельствуют о доблести, как Железная Рука — Bras de Fer, Гильом Железнорукий — Fier a Bras, но иногда даны задним числом, когда об их обладателях уже сложились легенды). Этот выходец из имперской аристократии был обласкан, потом попал в опалу и был снова восстановлен в правах королем Карлом Лысым. К несчастью, он погиб в 866 г. в бою под Бриссартом, и это обеспечило ему лестную репутацию защитника страны, отчего выиграл его род. Регинон Прюмский около 900 г. начинает с него список умерших выдающихся людей, «мужей знатного рода [generose stirpis], каковые защищали границы отчизны»^{226}. Его сыну Эду удалось в совершеннолетнем возрасте вернуть свои графства и прославиться зимой 885–886 г. во время обороны Парижа, стратегического заслона страны, от сильного флота и оста норманнов. Он отстоял Париж и был сделан герцогом — полагает Регинон. В то время как последний каролингский император, Карл Толстый, заплатил норманнам дань.

Настал час возвышения графов, усилению власти которых способствовали меры Каролингов в сфере законодательства. А норманнские нападения позволили графам называть себя защитниками страны — не только благодаря тому, что они вершили суд, что считалось их обязанностью при Людовике Благочестивом, но и тому, что они были вооруженными защитниками. Набеги норманнов, как позже крестовые походы, стали прекрасной возможностью укрепить героическую репутацию знати, в чем она, похоже, периодически нуждалась.

Однако, если приглядеться, героизм Эда имеет очень прагматическую окраску. Это видно из «Поэмы» Аббона, монаха Сен-Жермен-де-Пре, посвященной защите Парижа его аббатом Эблем, графом Эдом, а также благодаря помощи мертвых святых, Марии или Германа. Заслуга этого воинственного аббата состоит в том, что он не прикрывался какой-нибудь теорией двух служб или трех сословий, а искал подвига, как всадник. А заслуга монаха Аббона, в свою очередь, в том, что он был менее привержен условностям, чем явный царедворец вроде Эрмольда Нигелла: он не скрывает некоторых отклонений от принятых норм в поведении своего героя Эда, графа, а с 888 г. короля[57], и показывает отвагу, подвиги воинов, не входящих в число графов, не уточняя их социального положения, хотя, полагаю, самые низкопоставленные из них были вассалами с двенадцатью мансами, носящими броню и бросающими копье.

Резонанс, который имела оборона Парижа, подтверждают многочисленные источники. Как немного нескладно говорят «Ведастинские анналы», в 885 г. норманны «не встречали сопротивления. И франки вновь приготовились к обороне, но не к открытой битве — они соорудили укрепления»^{227}. Одно из них, Понтуаз, «сильно страдало из-за недостатка воды»; оно капитулировало, то есть стороны обменялись заложниками, и защитники ушли. Значит, норманны угрожали этим воинам, вероятно, заставляли заплатить выкуп. Но могли ли короли и графы позволить себе совсем не сражаться и постоянно вести переговоры? К чести Парижа, он предпочел оказать отпор.

Первая сцена — переговоры. Датский «король» Зигфрид требует от епископа Гозлена и графа Эда пропустить его; он заверяет, что будет уважать город, равно как сеньориальную власть («отличия») обоих. Но император Карл велит им отказать: если они согласятся дать проход, то заслужат смерть и бесчестие — кстати, Зигфрид это понимает.