Рывок на волю

– Ништяк. Скоро я тебе такую баньку спроворю, что еще из нее обратно запросишься. А ну-ка… – Комяк помог мне подняться и придерживал меня, уже совершенно не державшегося на ногах, пока я не помочился в ближайшие кусты. Потом совместными усилиями мы с грехом пополам запихали мое непослушное тело в теплый пуховый спальник. Я устроился поудобнее, подоткнув под спину еще один спальник и, проглотив пару таблеток аспирина, принялся пустым взором наблюдать за тем, как Комяк укладывает в яму, которую только что выкопал, хворост, как разжигает там огромный костер.

– А если огонь заметят с вертушки? – единственный раз проявил я интерес к тому, что творится вокруг.

– Не заметят, – улыбнулся мне самоед. – Час назад, когда ты валялся в отключке, вертуха вернулась обратно. Я их слышал. Теперь до утра они не поднимутся.

Тошнота прошла. Озноб вроде тоже. Я впервые за последние несколько часов наконец согрелся. Почувствовал себя лучше и даже позволил Комяку уговорить себя хлебнуть еще немного спирту, после чего ненадолго заснул. Не впал в забытье, а именно заснул. И увидел какой-то сумбурный сон, который совершенно не отложился у меня в памяти.

Потом меня разбудил Комяк.

– На, брат, похавай горячего. – Он протягивал мне пластмассовую мисочку с дымящейся похлебкой. Мне в нос ударил запах вареной тушенки, и тут же к горлу подкатил комок тошноты.

– Нет, – икнул я.

– Надо, – настаивал самоед. – Я ж понимаю, что не лезет шамовка в тебя. А только вот надо. Ты же ведь дохтур, ты ж понимаешь, что организме силы нужны, чтобы с болезнью бороться. А откуда их, силы-то, брать, как не через хавчик хороший. Уколов там, капельниц всяких, нету у нас никаких. Не промерковали заранее, так кто же мог знать? Вот и остается только, что кушать от пуза. И ждать, пока не отлежишься. А организма, он молодой у тебя, еще сильный. Выдюжишь ты. В обязаловку выдюжишь, Коста.

Я улыбнулся, вспомнив, как раньше не раз вот так же убеждал уже поставивших на себе крест больных в том, что все не так плохо. И втянул в себя из алюминиевой ложки, которую мне протягивал самоед, горячий жирный бульон. Еще ложку. И еще…

Комяк скормил мне больше половины миски, довольно хмыкнул:

– Вот так! А этот дохтур болезный еще кочевряжился. Хрен ему! Нынче я дохтур. Вот меня и слушайся. – И пошел опять ковыряться с ямой, в которой уже догорел костер.

Он выгреб оттуда угли, в несколько слоев обложил все внутри заранее заготовленным еловым лапником, бросил сверху один из спальников и сначала забрался в яму сам, проверяя, не слишком ли мне там будет жарко.

– Ништяк, – сделал вывод Комяк, вылезая через минуту обратно, и, особо не церемонясь, поволок меня, плотно упакованного в спальник, к яме. – Будет немного жарко, братишка, так это и хорошо, – бухтел он, но я, стремительно впадающий в состояние анабиоза, не очень-то врубался в то, что мне говорят. – Этак еще наши прадеды лечились. Да не летом. Зимой. И ничего.

Самоед, пыхтя от нагрузки, перекантовал меня в яму и, проверив, не сдвинулся ли подо мной лапник, не обожгусь ли о горячий песок, отправился по своим делам. А дел ему, наверное, еще доставало с избытком.

Впрочем, нет. Вру. Точно помню, что перед тем, как оставить меня запекаться в горячей яме и идти по своим делам, Комяк принес мне еще одну банку с ананасовым соком, и я выхлебал не менее половины. И сразу заснул. Или опять впал в беспамятство. Точно не помню.

Да и как можно точно помнить о чем-нибудь, стоя одной ногой в могиле. Вернее, даже лежа в могиле, из которой только что выгребли угли, упакованному, словно в саван, в спальный мешок. И уже совершенно не соображающему, где я и что со мной. Что было, что есть и что будет? Что меня ждет?

Снова казенный дом? Или все-таки продолжение дальней-дальней дороги?

Или-или… И которое из этих «или» сейчас перевесит, зависело в тот момент от моего «организмы», ослабленного двухмесячным сидением в БУРе и купанием в Ижме. Но еще в большей степени это зависело от Комяка, который, лишь отойдя от ямы на несколько шагов, свалился без сил на песок и тут же забылся чутким тревожным сном.

Да, именно от Комяка, но только этого я пока не знал, обильно потея в своем саркофаге.

Глава 4 КОГДА ПЕНИЦИЛЛИН НЕДОСТУПЕН (рецепт старушки Максимилы)