Рывок на волю

И все же выбора у меня не было. Я церемонно пожелал всем спокойной ночи и поплелся к себе, ожидая того, что самым худшим для меня исходом может оказаться то, что возьмут местные быки и придушат подушкой, если толковищу вдруг чем-то не понравятся мои ответы. Если Абхаз решит, что я его в чем-то напарил. А воры рисковать не привыкли…

Но все оказалось ништяк. Никто не стал поганить о меня подушки, и первым, что я почувствовал, пробудившись от крепкого, без сновидений, сна, так это яркий солнечный луч, пробивавшийся в спальню сквозь неплотно задвинутые шторы. Я лежал, еще не в состоянии окончательно выйти из сна, и внимательно наблюдал за тем, как этот луч медленно перемещается по стене, оклеенной зелеными обоями, к двери.

«Вот только он доберется до косяка, как буду вставать, – решил я. – Надо еще разок принять душ, сделать хотя бы символическую зарядку. А потом выбираться из комнаты и попытаться найти в этом огромном доме хоть одну живую душу».

Солнечный луч не успел достичь двери. Ему не хватило совсем чуть-чуть, какого-то сантиметра. В дверь постучались, она приоткрылась, и женский голос спросил:

– К вам можно? Уже проснулись?

«Довольно приятный голос», – с удовольствием отметил я. А еще отметил, что у меня прекрасное настроение. Наверное, сегодня ночью воровской консилиум поставил мне хороший диагноз.

– Можно. Проснулся, – бодро ответил я и уселся в кровати. А в комнату уже вплывала девушка, везя перед собой сервировочный столик. Страшненькая молоденькая девушка с прыщавым личиком, но какая у нее была фигурка! И главное, какой у нее был столик! Да в «Георге V»[50] сервис и кухня, должно быть, не лучше.

– Меня зовут Марья, но можно Маруся. Доброе утро, – девушка сделала реверанс и немедленно приступила к своим обязанностям. – Михаил Михайлович, это легкий завтрак. Тосты с сыром, глазунья с беконом, фруктовый салат, кофе, сливки и апельсиновый сок.

Демонстрируя мне каждое блюдо, она поднимала с тарелочки никелированную блестящую крышку. А меня в это время разбирал смех: в таежной глубинке Республики Коми сейчас передо мной разыгрывалась дешевая сценка из «их буржуазных нравов». При этом разыгрывалась весьма неуклюже.

– Вам подать завтрак в постель или накрыть на столе? – тем временем продолжала мурлыкать красотка.

– Завтрак на стол, тебя, Маруся, в постель, – естественно, ляпнул я и тут же ужаснулся: «А вдруг и правда залезет? Да достаточно с меня, черт побери!»

Но красавица выручила меня.

– Нет, не сейчас, – серьезно заявила она. – Попозже. А сейчас вас уже ждут внизу. Просили спуститься через сорок минут. Будет обед.

И Маруся, бросив на меня испуганный взгляд, подцепила свою уже пустую тележку и поспешила от греха подальше из спальни. За ней громко захлопнулась дверь, а я тут же отметил, что солнечный луч уже миновал косяк и теперь ползет по филенке.

Потом я поднялся, напялил халат и, устроившись за столом, начал исследовать, насколько вкусно здесь варят кофе.

* * *

Всех присутствовавших в гостиной Абхаз представил еще вчера перед тем, как мне начали задавать вопросы. Но лишь по именам и погонялам, дабы я знал, как к кому обращаться. Теперь же он удостоил меня своего доверия настолько, что решил вдаться в подробности и объяснить, кто откуда прибыл на толковище и какая роль кому здесь отведена.

Леха Цепной и Саша Малина прикатили в Коми из Питера с подробнейшей информацией на меня, полученной как из «Крестов», так и, насколько я понял, от ссучившихся мусоров.

Леха был молодым улыбчивым пареньком чуть старше двадцати лет и имел облик типичнейшего студента, которым, впрочем, и являлся – учился на одном из многочисленных платных юрфаков, которые за последние годы расплодились в Санкт-Петербурге, как горькушки в августовском бору.

Саша Малина был прямой противоположностью своему земляку. Стопроцентный урка, какими их любят показывать российские кинематографисты, он первый раз предстал передо мной в рубашке с короткими рукавами. Обе руки от предплечий до кончиков пальцев оказались испещрены наколками, и то, что я сумел прочесть на них, сказало мне об очень многом. В воровском мире Малина занимал положение фраера, очень близкого к вору. Конечно, он не дотягивал по авторитету до смотрящего за крупным городом или доходным промышленным центром, но властью обладал немалой. С ним считались очень и очень многие, по понятиям он имел право смотреть за правилами и толковищами, и я, как ни пытался, никак не мог понять, какого дьявола его направили в эту дыру поглядеть на меня. С одной стороны мне это льстило, с другой – вызывало определенные опасения. И какое из этих чувств перевешивало – неясно…

Итак, двое эмиссаров из Питера доставили на меня информацию и передали ее третьему человеку.