Рыжая чайка

– Сейчас мы уйдем отсюда. Ты откроешь мне память, я увижу дорогу, и понесу тебя, тошнит уже плестись под этой землей. Так мы выберемся гораздо быстрее. Он побежит за нами, оставаясь под гнетом силы. Ты приведешь его в его селение, расскажешь обо всем своему лучшему другу Алишеру, предупредишь его и остальных, что у славного Камиля теперь начнется новая жизнь. А мне нужно время, чтобы подумать. Да, я настырный, жесткий, своенравный, но я не животное, я тоже умею чувствовать, и у меня есть свой предел. Только ты не права, Тара. Ты не хотела заметить того, что должна была. Если ты меня не ненавидишь, то мне ты не не нужна, как ты говоришь. Пойдем, мне уже невыносимо здесь оставаться! – обойдя Камиля, Хаям, обхватив затылок свой жены, прижался к ней на миг, проникая в её разум, благодаря их особой связи. Дав команду безвольному Камилю, он быстро закинул себе на спину свою ношу, и помчался вперед.

Обхватив его за плечи, Тара старалась, она заставляла себя не думать, о произошедшем, чтобы не разрыдаться прямо на Хаяме. Сегодня случилось что-то ужасное. Потом, она даст волю себе потом.

Наконец-то этот путь завершился! Они оказались на опушке, как раз перед шатрами клана ветра.

– Иди, Тара. Ему повезло ещё раз. Ещё раз, я отступил от своих правил, – сдержано кивнул ей Хаям. – А знаешь, – добавил он, и девушка обернулась, отойдя от него уже на несколько шагов. – Ты нужна мне даже тогда, когда ты считаешь, что я тебе не нужен. Так мерзко на душе, оттого что ты этого не хочешь принять. Иди! Вернешься, когда посчитаешь нужным, но учти, теперь за тобой будут постоянно следить.

Тара не шла, она плелась в соседнее селение Алишера, а рядом с ней шагал безучастный Камиль, который ещё несколько месяцев назад был её воздухом, её жизнью, её любовью, но теперь она лишила его отрезка той их жизни.

Вольфгары уже знали о её приближении. На встречу выскочили Михас, Шон, Алишер, отправив остальных желающих знать подробности подальше. Состояние Камиля тут же бросалось в глаза. Михас пораженно уставился на застывшего, словно изваяние старшего брата. Сам Алишер, метнув на Камиля быстрый взгляд, кинулся к смертельно бледной девушке, которая, пошатнувшись, стала медленно оседать на землю. Ловкие руки друга не дали ей упасть.

Страдание в её глазах чутко отразились в душе Алишера. Даже те вольфгары, которые не очень близко знали её, и то увидели, что девушку терзает какая-то сильная боль.

– Я …я … он, – и уткнувшись Алишеру в грудь, она, наконец, разревелась, приводя вольфгаров в ещё большее замешательство. Вольфгары пугались таких проявлений человеческих эмоций. Только один Алишер был готов с ней расплакаться, если б умел:

– Что, что? Не нужно, не реви. Это просто невыносимо! Тара, скажи, я должен знать что случилось, чтобы успеть что-то предпринять до того, как сюда примчится Хаям!

– Не …примчится, он меня сам … сюда и направил, – всхлипнула Тара.

– Смотри на меня, чайка, и рассказывай! – как можно мягче приказал ей Алишер, приподнимая её за подбородок. Михас и Шон подступили ещё ближе.

Тара, на минуту спрятавшись в своих ладонях, ещё раз всхлипнула, вздохнула, вытерла лицо, и измучено заговорила:

– Камиль уговаривал меня сбежать с ним, спрятаться, и даже напасть на Грея, то есть на Хаяма, и Хаям, как назло, стал этому свидетелем, он услышал. …Хаям хотел его убить!

– И по нашему закону он был бы прав, – заметил Алишер, – Что дальше?

– Мне нужно было его спасти, и я предложила … вынуть из памяти Камиля всё, что с нами было. Лишить его воспоминаний обо мне в обмен на его жизнь. … Хаям согласился. Мы провели особый ритуал жрецов. Хаям стер его память от сегодняшнего дня, до предшествующего дня нашей первой встречи с Камилем.

– Значит, Камиль не помнит ни сражения с дигонами, ни плена в харонских топях? – не удержавшись, удивленно воскликнул Алишер. А Тара лишь смотрела на него своими огромными потемневшими глазами и по её щекам неудержимо катились слёзы.

– Тара, так даже лучше, поверь, – понимающе добавил Алишер. По глазам Михаса и Шона он уловил, что они с ним полностью согласны, но им всем было неимоверно жаль девушку, привязавшись к ней душей, они ощущали и её терзания.

– Мне так …больно, обидно, словно ничего и не было, … словно приснилось мне, – всхлипнула Тара, глотая слёзы, – Его любовь теперь словно ампутировали, отрезали, как поврежденную руку или ногу. Он и не вспомнит, как любил меня, ни наших дней, ни ночей, ни улыбок, ни слов. Я для него отныне пустое место. Теперь мой любимый мужчина станет холоден и безразличен, а я-то всё помню! – Тара плакала, не стесняясь перед вольфгарскими мужчинами своих чувств. – Разве справедливо так поступать с любящим сердцем? Этот дар всё отнят у меня! Он отнял мою жизнь, навязав мне другую судьбу. Единственный вольфгар, который любил меня по-настоящему, и того пришлось принести в жертву!