Рыжая для палеонтолога (СИ)

Ближайшая к лагерю деревенька отличалась на редкость приличным видом и умеренным количеством местных буянов и алкоголиков, которые чаще всего толпились возле местного клуба или магазина. Иногда этот контингент ошивался и на раскопе: кто-то вбил им в головы, что если копают, значит, археологи, а если археологи, значит, нашли золото. Женя слышал, что кто-то даже видел, как выносили из породы золотые слитки, а вниз по реке плыл золотой песок. Разок-другой особо любопытные в пьяном угаре наведывались на раскоп, но несколько ударов в челюсть быстро разъяснили, что к чему. Теперь местные буяны Женю побаивались, а всё женское население вздыхало у заборов, когда он приезжал в деревню. Высокий синеглазый блондин тридцати шести лет, загорелый и подтянутый от вечных полевых сезонов, непьющий и некурящий, выгодно отличался от деревенских мужиков, а степень кандидата наук и вовсе придавала ему ореол некоего небожителя.

Продавщица Катька его и вовсе боготворила.

Женя, открыв дверь и зайдя в душный, несмотря на распахнутые окна, магазин «Заря», широко улыбнулся и мило поздоровался:

― Здравствуйте, Катенька!

― Ой! ― полная раскрасневшаяся Катька, протиравшая до этого со скучающим видом деревянный прилавок, расплылась в улыбке. ― Евгений Николаевич, и вам не хворать!

― Ко мне на практику привезли студентов, Катюша, ― пожаловался Женя. ― Все продукты сожрали, черти.

― Бедный вы, бедный, Евгений Николаевич! ― запричитала Катька, резко нагибаясь к нему через прилавок. Она всегда называла его на «вы» ― для неё Женя был сродни высшим силам или начальству. ― Давайте сюда список, я сама всё вам соберу. А может, ещё чего-нибудь дам на дорожку! ― она игриво подмигнула накрашенными дешёвой косметикой глазами и исчезла в складском помещении.

― Твою ж мать!.. ― бормотание, достаточно внятное, чтобы можно было различить слова, но недостаточно громкое, чтобы предъявить претензии, раздалось из-за спины. ― Заигрывать с продавщицами ― это пиздец…

― Что ты там бормочешь? ― почти зашипел Женя, оборачиваясь, но Громова стояла на удивление далеко и присматривала выставленный на продажу хлеб. ― Вообще, какое тебе дело?

― Вы вообще о чём? ― девчонка с невинным видом повернулась к нему. ― Покупайте уже быстрей, я ещё по деревне пройтись хочу.

― Ты хоть совершеннолетняя? ― Женя с сомнением посмотрел на Риту. ― За тебя покупать сигареты и пиво я не буду.

― Мне восемнадцать, ― Рита заносчиво вздёрнула нос и подошла к прилавку. ― Вы идите, Евгений Николаевич, загляните к вашему Кузьмичу, как и хотели.

― Ты не потеряешься? ― выглядела Громова самостоятельной, но спросить было надо.

― Я буду ожидать вас возле машины. ― И Рита отвернулась, выкладывая на деревянные счёты свои миллионы.

Женя махнул рукой и вышел из магазина, с наслаждением вдыхая свежий воздух, отдававший мёдом и разнотравьем. Прохрустев затёкшими после поездки костями, он направился к дальнему краю другой стороны улицы, где жил в добротном белёном доме с резьбой на окнах пасечник Кузьмич.

― Ну давай, Николаич, бывай! ― радостный Кузьмич сверкал своими золотыми зубами, а Женя довольно жмурился на солнце. Он вдоволь напился кваса и теперь прижимал к груди полукилограммовую баночку мёда, которую Кузьмич, как и обещал, приберёг ему с прошлого года. ― Я вот что ещё спросить хотел: что это за рыжая девка, с которой ты третьего дня на раскопках собачился?

― Кузьмич, дядька, не вспоминай! ― с досадой махнул рукой Женя. Говорить о Громовой ему сейчас не хотелось. Было слишком хорошо. ― Студентка из города. Зовут Маргарита. Жду, когда её черти возьмут.

― Милые бранятся, только тешатся! ― засмеялся Кузьмич, вытирая перепачканные в чём-то руки о тельняшку. ― Скорее ты её возьмёшь, чем черти! ― пасечник хлопнул Женю по плечу, отчего он едва не ушёл в землю, хотя в жилистом, почти чёрном от солнца и медовухи Кузьмиче никак нельзя было заподозрить такой силы. ― Поцелуй её от меня!

― Непременно, ― кисло улыбнувшись, ответил Женя. Кузьмич успел залиться медовухой и нёс всякую чушь. ― До скорого! ― он пожал протянутую руку и, спустившись с поскрипывающего крыльца, направился обратно к машине, незаметно вытирая ладонь о штаны: от тельняшки рука Кузьмича чище не стала.

Женя шёл по широкой сухой дороге и грелся в лучах солнца, которое сейчас именно грело, а не пекло. В кустах сирени чирикали воробьи и ещё какие-то мелкие птицы, куры ковырялись в земле, а где-то вдалеке за ровными рядами домов блеяли козы.

В этот момент порыв свежего ветра донёс до Жени сладковатый запах. Он остановился и вдруг увидел, что в одном из палисадников за крашеным забором растут розы. Целый гигантский куст мелких красноватых роз, благоухавших на всю улицу, привлекая жужжащих шмелей и белых бабочек-белянок.

«Красивые, ― подумал Женя, остановившись и глядя на это шуршащее на ветру великолепие. ― Никто же не заметит, если я оторву несколько веточек…»

И, плохо соображая, что делает, Женя, воровато оглядевшись, перемахнул через невысокий забор и залез в палисадник.