Дело шло с трудом, дальше половины ручка молотка заходить не хотела. Тогда он взял топорик и обухом стал стучать по головке молотка, вгоняя его до конца. Полилась кровь, и Толик совершенно измазался, но получившаяся картина ему понравилась: культи женщины были широко расставлены, а головка молотка торчала ровно по центру. Вдруг он почувствовал, что у него между ног потеплело. Его член слегка напрягся, эрекция была слабой, но даже такой у него не было много лет. Он обхватил член руками, кровь на них действовала как смазка. Он двигал все быстрее и быстрее, пока по телу не прошел спазм, а по рукам не побежала сперма. И почти в тот же момент в квартиру требовательно позвонили. Совершенно не соображая, что он делает, Толик на автомате поднялся, подхватил костыли, и пошел в прихожую. А когда он распахнул дверь и увидел человека с фотографий из телефона, он только и смог что пьяно произнести:
– Здрасьте, вы к Гадюке? Идите на хуй, у нас тут комиссия.
Дядя Богдан – «Passion absolue»
«Золотая Пума», Э.М. Ремарк
Она по-настоящему прекрасна. Особенно когда ничто не прячет Ее великолепия от Его глаз. Только природная красота. И ничего лишнего. Ни нарощенных углепластиковых ресниц. Ни закачанных филлерами губ. Ни густого слоя тональника. Ни одежды и нижнего белья.
Острие скользит по Ее губам, спускается по щеке на шею, играет с алебастрово-белой кожей. Она чувствует холод и тяжесть металла. И это безумно заводит. Ниже и ниже, каждый сантиметр вызывает настоящий взрыв предвкушения в Ее нервной системе, разогнанной до предела холиномиметиками.
Скальпель делает изящный надрез. Первый, но отнюдь не последний. Чуть ниже левой груди. Наискосок, длиною сантиметров десять-двенадцать. Отложив лезвие в сторону, Он слегка прикасается указательным пальцем к тонкой красной нити, словно вышитой на перламутровой коже. Надавливает аккуратно подушечкой. Алая капля немедленно появляется в этом месте, растет и набухает с каждым мгновением. Она тихонько стонет. Ничего-ничего.
С легким хлюпаньем края раны расходятся, пропуская пальцы внутрь. Один за другим. Разрез ширится, сочится все сильнее и сильнее, кровь вместо смазки, что облегчает проникновение. Внутрь. Глубже. Пока ладонь не погрузится по линию запястья.
Прекратив свои шалости, пальцы хватаются покрепче. Кровь струится вниз по животу, скапливаясь крошечным омутом в пупке. Треск, хлюпанье, и большой кусок жировой клетчатки отходит от грудных мышц. Стон превращается в вопль. Ну наконец-то! Теперь к крови примешивается вязкая бледно-желтая жидкость, вытекающая из поврежденных лимфатических сосудов. Резкий рывок. Треск связок. И вот на ладони лежит нечто, походящее на медузу, выброшенную прибоем на берег. Внутри медузы темнеют гроздья долек молочных желез с обрывками протоков.
Теперь на очереди правая сторона. Аппетитный, покрытый гусиной кожей холмик, то ли от холода металлического дна операционной капсулы, то ли от боли. Она облизывает припухлые губы.
Вторая игла входит перпендикулярно первой. Третья втыкается на полтора сантиметра правее соска. Четвертая – зеркально третьей. Пара минут, и грудь топорщится ими, точно дикобраз. Иглы кончаются, но приходит время кусачек. Кончик соска оттягивается все сильнее и сильнее.
Его язык осторожно касается равного края раны, ощущая на губах вкус соленого железа, кончик его погружается в желеобразную мякоть. Пальцы ласкают бордовый след от свежего шрама на животе.
Это очень глубокий петтинг.
Боль – это новый секс.