Рыжая племянница лекаря. Книга 2

— Она хочет увидеть тебя, — вполголоса говорил Хорвек, притягивая меня поближе к себе. — Не каждый день колдуньи получают отпор. Обычно люди бегут от магии со всех ног и боятся даже краем уха слушать о колдовских темных делишках. Ведьма удивлена — а удивить таких, как она, очень непросто. Ей невдомек, что ты обычная глупая девчонка, не видящая дальше своего носа. Она до последнего будет верить в то, что с нею схлестнулся достойный враг, а не ничтожество вроде тебя. Иное покажется слишком унизительным для нее.

— Мне все равно, — прошептала я, давясь слезами. — Пусть думает обо мне что угодно! Но я должна попробовать…

— Твой козырь — фальшивая карта, которая будет тут же распознана и бита, — он крепче сжал мою руку и чуть заметно встряхнул меня, пытаясь привести в чувство. — Этот бедолага жив только потому, что она еще не посмотрела тебе в глаза. Как только она узнает, кто ты есть на самом деле, вы с дядей очутитесь в петлях бок-о-бок. Ведьма подозревает, что ее главный враг сейчас в толпе, и ждет только того, чтобы ты выдала себя неосторожным движением или словом. Все это представление разыгрывается вовсе не для них, — он обвел взглядом горожан, — а для одной лишь тебя. Оказывали ли тебе когда-либо такую честь ранее, маленькая Фейн?

— Ты хочешь сказать, — я говорила медленно и потерянно, не глядя в его пустые светлые глаза — что не смогу спасти дядюшку, даже если отдам ей свою жизнь? Она не посчитает эту плату достаточной? Но ведь дядюшка не враг ей, он даже не знал, что происходит…

— Я хочу сказать, — терпеливо пояснил Хорвек, — что ты сможешь спасти своего родственника только если не сделаешь сейчас ни шагу в сторону виселицы. Она не убьет его, пока будет считать хорошей приманкой. Быть может, это для него не столь уж добрый исход — быстрая смерть иной раз милосерднее чародейской воли, — но если ты хочешь сохранить ему жизнь сегодня, то будешь молчать и стоять рядом со мной, что бы ты ни услышала.

— Что… о чем ты говоришь? — забормотала я, тряся головой.

— Там не одна петля, — он указал в сторону виселицы. — И даже не две. Ведьма умеет считать. А уж искать слабые места своих врагов — и подавно.

Я резко повернулась к помосту, где все еще умолял о пощаде бедный дядюшка, в которого добрые таммельнцы уже начали швыряться всяческой дрянью, подвернувшейся им под руку. От стыда и горя мне хотелось умереть — дядя Абсалом не заслужил ни одно из тех проклятий, которыми его сейчас награждали. Он, разумеется, был отнюдь не самым лучшим лекарем в королевстве, вопреки собственным уверениям, и частенько мошенничал, почуяв выгоду, но никогда не желал зла господину Огасто, который сейчас равнодушно молчал, позволяя своим подданным призывать кары небесные на голову того, кого он недавно называл своим спасителем, а теперь объявил колдуном.

— Господин Огасто околдован, — произнесла я, едва слыша свой голос из-за шума в ушах. — Иначе он бы никогда назвал дядюшку чародеем и не обвинил бы его в злом умысле! Но отчего… отчего эти люди так легко поверили в его вину? Он не сделал им ничего дурного!

— Он чужак, низкого рода, но высоко вознесшийся, — пожал плечами Хорвек, усмехаясь каким-то своим мыслям. — И все рады тому, что черные слова и сплетни оправдались. Думая дурно о правителе, человек чувствует себя государственным изменником и теряет надежду, ведь сменить власть над собою он не способен. Думая дурно о злых приближенных, отравивших разум правителя, человек гордится своей верностью господину, а душу его греет надежда на то, что упадок в его краях прекратится, как только правитель прозреет и злодеи понесут наказание…

— Погоди-ка, господин Огасто вновь собирается что-то говорить! — я остановила Хорвека, жадно всматриваясь в лицо Его Светлости и из последних сил надеясь на чудо. — Быть может, он сейчас смилуется над дядей… Ох, он не может казнить дядюшку Абсалома, никакое колдовство не заставит его проявить такую несправедливость!..

Хорвек лишь рассмеялся, и запрокинул голову, жадно глотая вино.

— Слушайте же далее, жители Таммельна! — обратился к толпе герцог. Злобная брань стихла как по мановению волшебной палочки, и я невольно перевела взгляд на невозмутимую колдунью, словно та могла выдать себя каким-то особым чародейским жестом или словом, обращенным на усмирение горожан. — Преступление этого человека было тем гнуснее, что у него имелись сообщники. И они заслужили той же кары, что и колдун. Возможно, в том повинны чары, но честный человек нипочем не поддался бы уговорам мерзавца-чернокнижника. Оправданий этому преступлению нет. Вот он — пособник колдуна!

И рядом с дядей упал на колени бедный Мике, который показался мне в тот миг совсем мальчишкой. Однако он, в отличие от дядюшки, не просил о снисхождении и упрямо сжимал губы, словно запрещая себе оспаривать любое решение своего повелителя.