Рыжая Соня и Осенняя Луна

— Мне не требуется нескольких лун и даже седмиц, — сказал бритунец. — Если ты решился погубить меня, завершив то, что начал девять зим назад, я не могу тебе помешать, господин, каковы бы ни были причины твоего гнева. Но я готов играть для тебя — в любое время, даже нынче. Я актер, в моем ремесле — весь смысл того, для чего я пришел в этот мир. Моя драма завершена, и поэтому я спокоен. Позволь мне прочитать тебе ее. Если даже у меня будет один-единственный зритель, зато — сам великий король Немедии! Этого более чем довольно.

Соня задержала дыхание, словно готовясь глубоко нырнуть. Она отлично понимала, сколь многое зависит от ответа Аргеваля, и с облегчением выдохнула лишь тогда, когда заметила, как блеснули глаза короля.

— Да, Эльбер, ты это сделаешь для меня. Я готов тебя выслушать! Причем отнюдь не в гордом одиночестве. Нынче вечером ты выступишь перед людьми, которые, как и я, способны оценить созданное тобою. Их будет немного, я не обещаю тебе полных трибун, но предоставлю скену Килвы.

Соня изо всех сил уперлась пальцами ног в подошвы сандалий — это был самый незаметный, но довольно действенный способ удержать расплывающееся сознание. Лицо бритунца стало совершенно отрешенным, словно все, чему суждено произойти с ним дальше, больше не волновало его и не имело никакого значения, а в целом мире не осталось ничего, кроме сияющей цели, к которой он подошел столь близко. Эльбер выглядел как человек, который впал в транс. Если у него прежде имелись весьма серьезные сомнения, относительно того, сможет ли он в полной мере осуществить задуманное — то теперь их время истекло.

— Господин, — произнесла, обращаясь к Аргевалю, Соня, — я ведь тоже имею право высказать одну просьбу? Князь Аггу и Араминта должны быть в числе приглашенных.

— Даже не стану спрашивать, зачем тебе их присутствие, — отмахнулся король. — Будь по-твоему.

* * *

Соня в последний раз коснулась руки Эльбера. Она и не думала, что это будет так тяжело — оторваться от него, отпустить, оставив в полном одиночестве в самый важный, решающий момент, который должен определить и его дальнейшую судьбу… да, пожалуй, и ее тоже.

Она в совершенстве освоила науку сражений, всегда, сколько себя помнила, была бойцом по самой своей природе и не отступала даже тогда, когда кто угодно другой на ее месте отказался бы от борьбы. Но в этой битве Соне места не было, и она прекрасно это понимала. Находясь всего в нескольких шагах от Муонга, она сейчас была от него гораздо дальше, чем за тысячи лиг, словно отделенная незримой, но непреодолимой стеной.

Если бы она могла, она бы обратилась с молитвой ко всем богам, которых знала, но Соня давно разучилась о чем-либо у них просить.

Поэтому сейчас единственным, с кем она мысленно говорила, был Эльбер — Белый воин, который уже стоял на скене Килвы и казался ей, сидящей на трибуне, таким далеким и маленьким. «Пожалуйста, Муонг, ты должен меня услышать! Вспомни, каким ты был в племени, где я впервые увидела тебя. Лучший охотник, не ведавший страха! Мы оба были немного другими тогда, и мы тоже не знали, что ожидает нас впереди — в точности, как теперь. Ожидая каждого нового дня, мы думали: «А что? Это будет любопытно — попробовать прожить и его тоже!» Ты помнишь, как мы согревали друг друга ночами, когда бесконечный дождь монотонно стучал по крыше из пальмовых листьев? Как ты учил меня загонять в сеть кабанов-бородавочников? И твои танцы возле костра, когда охота удачно завершалась, и долгие беседы с удивительным стариком Нгангой, который сказал, что тебе пора возвращаться домой…» Теперь она как будто стремительно проходила весь их совместный путь с самого начала, и, вспоминая каждый шаг, была безусловно уверена, что ни об одном из них не жалеет, неожиданно с удивлением осознав, что думает на языке племени Мбонго. На том самом языке, на котором Муонг когда-то объявил ее своей женой.

В этот момент Эльбер заговорил, поначалу медленно и негромко, так что ей пришлось напрягать слух, чтобы различить слова, но постепенно его голос становился увереннее и тверже, обретая невероятную силу, хотя на лице бритунца не было даже маски. Этот голос гремел, достигая самых отдаленных уголков огромного амфитеатра. У Сони мурашки пошли по коже, и волоски на шее поднялись дыбом. Она чувствовала, как ее душу захлестывает восторг и восхищение, и то же самое чувство читала, как в раскрытой книге, на потрясенных лицах сидящих рядом с нею людей. Сейчас здесь не было ни короля, ни военачальника, только зрители, внимавшие произносимым Эльбером строкам драмы, как могли бы внимать божеству. Еще ничего не произошло, а он уже подчинил их себе, приковал невидимой цепью, и…