Рыжая Соня и подземелье Пифона

Соня вышла из тоннеля одной из последних. Она и раньше бывала в сточных трубах, и ей всегда становилось нехорошо от неясного мрака, зловония, липкости и призрачной таинственности.

Одно дело сражаться с гигантской птицей на открытом всем ветрам горном склоне; к битвам она привыкла и не чувствовала ни сомнения, ни страха во время верховой прогулки по покрытому лесом горному склону; но переход по тоннелю начинал действовать ей на нервы. А теперь, спрятанная в этой зловонной сточной трубе, как попавшая в ловушку, Соня в полной мере ощутила, в каком опасном положении они все оказались. Это Нгаигарон, колдун, виноват в том, что им приходится прятаться, как распоследнему отребью, в городских сточных трубах, кишащих крысами и прочей нечистью! Она сделает все возможное, чтобы уничтожить его!

* * *

Вечером Нгаигарон покинул дворец в сопровождении пятидесяти стражников и проследовал к Храму Грифа. На шее его снова красовалась деревянная птица-талисман; у нее не было ни своей жизни, ни своего разума, ни собственной силы, кроме той, которой ее наделял Нгаигарон.

В храме уже убрали трупы, чтобы потом использовать для жертвоприношений, а раскрошенные камни заменили.

До Нгаигарона доносились крики и ропот жителей Тальмеша — они восстанавливали старинный храм Темной Птицы под кнутами его наемников.

Солнце зашло. Пока оно садилось, Нгаигарон молил богов дать ему силы, а потом всех, кто больше не мог работать, принесли в жертву Урму.

Наконец, он вернулся во дворец, намереваясь побеседовать с семью молодыми колдунами.

Пока что он колебался, не стоит ли из осторожности просто убить их и тем самым проверить свое могущество, или лучше взять их на службу, чтобы в дальнейшем использовать для своих планов.

* * *

Семеро колдунов, моясь и переодеваясь, беседовали друг с другом — слуги доложили, что их приглашают на трапезу.

— Нгаигарон — наш враг,— уныло произнес Элат,— Я это чувствую.

— Пока нет,— сказал Аспр.— Он может стать нашим врагом, если мы будем вести себя неразумно, но пока нет. Скорее всего, наш враг — Идзура!

Менк, самый молодой, насмешливо фыркнул.

— Она всего лишь женщина, и довольно глупая. Ее колдовство не может ни помочь Нгаигарону, ни противостоять нам. Она прикрывается чарами ладана и эфирных масел, но ей явно неизвестно, к примеру, наше заклинание звезд!

Аспр смерил его немигающим взглядом.

— Будь осторожен, Менк — и все остальные тоже. Не стоит недооценивать женщину, особенно привлекательную, как Идзура. Ее власть над Нгаигароном может оказаться сильнее всего нашего колдовства. По-моему, Нгаигарона никто не может победить. Но я боюсь, что Идзура думает, будто может владеть им с помощью страсти и красоты своего тела, и, думаю, она опасается, что мы хотим заключить союз с Нгаигароном против нее. Поэтому она может быть очень опасна. В отношении гордости, ненависти и амбиций все обстоит так, как записано в Книге Пути: «В гордости нет справедливости. Честолюбие ослабляет кулак и ослепляет глаза; языки становятся кинжалами, а обещания — пеплом».

Он поднял руки, посмотрел на ладони, потом сложил их и пробормотал защитную молитву.

* * *

Обнаженная Идзура лежала на постели, чувственно потягиваясь. Она протянула руку, схватила светлые волосы Энади, притянула к себе голову девушки и наградила ее долгим поцелуем в губы.

— Ты все хорошо сделала, Энади,— сказала, наконец, она.— Тебе понравилось?

Девушка дрожала; она украдкой вытерла губы и отвернулась, чтобы госпожа не заметила отвращения в ее глазах.

— Ты хорошо сделала. Все еще боишься?

— Я всегда буду бояться!

— Может быть, в конце концов, это и неплохо. Может быть, Энади, ты и меня научишь бояться!

Энади села; она чувствовала озноб и легкую тошноту.

— Можно ли научиться или научить бояться, Энади?

— Тысяча извинений, госпожа… Я так не думаю.

Идзура тихо произнесла:

— Может быть, ты права. Вероятно, я уже испытала все страхи, которые мне суждено было испытать. Что ж, я согласна быть глупой, озабоченной, безрассудной, но трусливой — никогда! — Внезапно ее настроение изменилось, она стремительно провела рукой по своим темным волосам и резко произнесла:— Дай мне мою одежду и благовония, Энади! Я должна идти в трапезную.

* * *

Смеркалось. Один за другим воины вылезли на открытый воздух — на одной из окраинных улиц родного города. Они действовали тихо и тайком, как преступники, враги или разбойники. Теперь здесь все казалось им чуждым, тени боли, предательства и колдовства тяжело нависали над поверженным городом, погруженным в ночь.

— Возьми своих людей и иди на север,— приказал Теммар Садгуру.

Они пожали друг другу руки, поклялись в верности, произнесли молитвы — и расстались.

Садгур немедленно разбил своих людей на группы по три-четыре человека.