Рыжая Соня и подземелье Пифона

— Ты боишься смерти? — Идзура внимательно смотрела светловолосой девушке в глаза.

Энади молчала; но ее испуганный взгляд говорил гораздо красноречивее.

Идзура мягко улыбнулась.

— Тебе нечего бояться, дитя мое. Я твоя госпожа. Я тебя защищу. Ты родилась под счастливой звездой, потому что будешь служить новому поколению могущественных колдунов и правителей. Разве тебе это не нравится?

— Д-да… да, конечно…— пробормотала Энади.

— Неужели не нравится?

— Я сделаю все, что могу… чтобы служить тебе, моя госпожа. Ты это знаешь!

— Скоро придет Нгаигарон! Подойди ко мне, Энади!

— Да, моя госпожа.

— Поцелуй меня, Энади! Разве я не красива? Мой поцелуй защитит тебя! Подойди!

Энади сделала робкий шаг вперед. Идзура положила руки на плечи девушке и широко улыбнулась.

— Поцелуй меня,— прошептала она.— Я защищу тебя!

Энади очень осторожно подалась вперед, откинула голову, закрыла глаза и слегка раздвинула губы. На ее лбу и щеках выступили сверкающие бисеринки пота.

Она почувствовала легкое прикосновение губ госпожи. Энади чуть не задохнулась от пряного запаха духов и благовонных масел Идзуры.

Когда госпожа поцеловала ее, Энади попыталась отстраниться, но Идзура внезапно вонзила ногти в плечи девушки, грубо притянула к себе и укусила за нижнюю губу.

Энади вскрикнула, широко раскрыла глаза от ужаса и отпрянула.

Идзура снова мило улыбнулась и хищно облизнула свои белые зубы. На ее нижней губе блестела кровь.

Губа Энади пульсировала от боли. Она неистово терла ее пальцами, глядя на струйку крови на своей руке, потом на госпожу, потом снова на пальцы…

Девушка тихо заплакала от боли.

— Кровавый укус,— промурлыкала Идзура.— Я попробовала твоей крови, дитя мое! Это сильное волшебство. Теперь ты защищена!

Энади разрыдалась; ей хотелось убежать, но привычка повиноваться удерживала обиженную служанку на месте, в ожидании новых пожеланий повелительницы.

Голос Идзуры сделался более добродушным, взгляд смягчился.

— Иди же, Энади! Умойся. Теперь ты защищена!

Энади кашлянула, мотнула головой и выбежала из комнаты, подавляя рыдания.

Идзура вернулась к зеркалу, осмотрела себя при свете масляных ламп и начала растирать пальцем кровь, оставшуюся у нее на губах, отчего они стали ярко-красными, а ее красота еще заметнее.

* * *

Темной тенью, блестевшей в кромешной тьме, Нгаигарон стоял под охраной своих воинов — чернокожих наемников и всевозможных отщепенцев. Он был высоким, мускулистым, с горящими глазами, полными ненависти. На лбу, щеках и шее красовались шрамы, оставшиеся от тех давних времен, когда он не был ни колдуном, ни полководцем, ни завоевателем, а всего лишь рабом другого человека,

— Сегодня мир покорится моей воле,— мрачно бормотал он,— моим действиям!

Крики горожан действовали на него, как сладострастные стоны чувственной любовницы.

Высоко вокруг его мрачной фигуры бесновался огонь; затмевая звезды, к небу поднимались клубы черного дыма от горящих домов и храмов.

Его окружали обезображенные тела последних защитников Тальмеша. Пронзительно кричали женщины, плакали дети. Среди рева и пламени по улицам города торжественно шли воины Нгаигарона с угрюмыми лицами.

— Я сам себе господин,— бормотал он.— Я, Нгаигарон!

Он много страдал; теперь он заставит страдать других! Он знал насилие; теперь другие узнают кровь, огонь и сталь! Месть была сладостна, и, хотя он давно отомстил за свои шрамы на спине и на лбу, на щеках и на шее, он ничуть не потерял к ней вкуса.

Кроме того, это была власть, завоевание — а это значило для него еще больше. Маленькие люди мечтают только остаться самими собой, в конце концов, они только мечтают. Великие люди мечтают и претворяют мечты в свое будущее!

Его доспехи не были окровавлены, темная мантия, меч и железный нагрудник покрывали символы колдовской власти; блестящий череп был полностью выбрит, как у всех стигийских жрецов.

На шее, на золотой цепи висела уродливая деревянная фигурка птицы, а длинные пальцы правой руки сжимали скипетр, увенчанный головой змеи, открывшей рот и показывавшей клыки и раздвоенный язык.

Птица принадлежала Нгаигарону, так как он был жрецом Урму, Бога-Грифа; скипетр он украл.

Шум битвы замолк, и Нгаигарон ждал, когда начнет стихать огонь. Солдаты, свободные от патрулирования, собрались вокруг него. У всех на лбу стоял знак — глубокое «V», который он сам выцарапал каждому острыми, длинными ногтями.

Наконец пламя успокоилось, Нгаигарон повернулся и поднял руки. Он стоял перед портиком старого, давно покинутого храма в том квартале Тальмеша, который давно был облюбован проститутками, сводниками, ворами и убийцами. Здание из темного камня уже много лет использовалось как публичный дом, ночлежка, таверна.

— Богохульники разгромлены и убиты! — гремел Нгаигарон.— Теперь их кровь вытекает из тел во имя Урму, Стервятника. Пусть его жертвенники снова наполнятся!

Нгаигарон снова поднял длинные руки и сжал кулаки.

— Урму! — нараспев говорил он, и его голос звучал, как медный гонг.— Урму! Кадулу имеет!

По толпе пронесся тихий ропот ужаса.