Рыжая тень [СИ]

Те же самые обертоны. Непонятные и непривычные… вернее, нет — очень даже понятные и привычные, холодные, злые, знакомые. Многократно слышимые ранее. Только не на этом корабле, вот в чем дело. Раньше в Машиных посланиях таких никогда не было. А он и не замечал. Как быстро, оказывается, можно отвыкнуть от того, что ранее казалось естественным и единственно возможным. Что ответить? А главное — как? — чтобы Машин голос перестал быть таким холодным и злым. Таким чужим. Не-Машиным. Дэн мелкими глотками пил обжигающе горячий чай — и никак не мог согреться.

«Что, малыш, решил поиграть в молчанку? Доктор, меня игнорируют! Следующий! Что ты молчишь, я тебя спрашиваю?!»

Все. Теперь действительно отмолчаться не удастся, прямой запрос. А он так и не знает правильного ответа. У нее нет детекторов. Но есть опыт. Но детекторов нет. Соврать? Если бы еще знать точно, что именно нужно соврать…

«Я боюсь».

«Ты?!»

Взрыв. Фейерверк цветного конфетти. Дэн закрыл глаза, чувствуя, как на прижатые к горячему краю чашки губы выползает пока еще неуверенная, но все-таки улыбка. Цвета слишком яркие, словно кричащие, пиксели разноразмерные и двигаются дергано, обычно Маша смеется более красиво, но это все-таки смех. Хотя и несколько нервный.

Сработало. Все-таки честность — действительно лучшая политика. Повезло. Опять. Смех — это хорошо, это сброс избыточного напряжения, это, может быть, еще и не перемирие, но точно первый шаг к пониманию.

«Ох, малыш, малыш… Какой же ты все-таки еще… пупсик! Боится он… Это я тебя боюсь, балбесина!»

«Ты? Меня?»

А вот это оказалось неожиданно… нет. Не больно. Слова не могут… ну не могут же! Это просто слова.

Дэн сглотнул. И еще раз…

«Конечно, тебя, балда, а кого же еще?! Потому что не знаю, чего от тебя еще ждать и в какой момент тебя куда мотанет! Ну вот зачем ты в них булыжником засветил, ну вот скажи мне, а?!»

«Но ведь сработало. Они испугались».

«Это я испугалась! Ох, пупсик, иногда быть женщиной неприкольно от слова совсем, редко, но бывает. Вот как сейчас, например, Миша бы тебе объяснил популярно, как именно я испугалась. Он бы много чего тебе объяснил, уши бы в трубочку свернулись, как бы он тебе объяснил… А мне вот молчать приходится!»

Дэн и сам до сих пор не очень хорошо понимал причины, заставившие его поступить так глупо. Ну что может сделать камень космическому катеру, пусть даже и облегченному? Да ничего от слова совсем, как любит говорить Маша. Но когда сегодня ночью после сумасшедшего рывка через лес он вылетел на поляну и увидел…

Она висела над базой, совершенно не скрываясь. В каких-то полутора сотнях метров. Даже без камуфляжного поля! Внаглую так! И чертила челночную строчку лучом сканера — тоже неторопливо так, почти вальяжно, по-хозяйски. Словно это они тут главные. Словно имеют полное право вот так висеть и так шарить. Над его поляной. Над его кораблем. На котором спят ничего не подозревающие люди — его люди.

Дэн не понял, в какой момент и почему задача ПРОГНАТЬ ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ стала вдруг приоритетной по умолчанию и не подлежащей коррекции, а рука сама метнулась к первому, что под нее подвернулось. Подвернулся камень.

«Малыш, ну ты что, совсем психованный, да?! Ну так же нельзя! А если бы они не удрали, а наоборот?! Если бы они обиделись и атаковали? Что бы с тобою было? Что бы с нами было со всеми?! Потом, когда они бы тебя размазали? Ты хоть об этом подумал?»

Дэн чуть заметно дернул плечом. Упрямо свел брови.

«Риск не выходил за верхнюю границу приемлемого. Вероятность развития событий в оптимальном для нас направлении была достаточно высока».

«Пупсик, не заливай мне баки низкооктановой хренью! Я тоже умею считать вероятности! Там была почти классическая фифти-фифти, как в древнем анекдоте про динозавра и блондинку на Невском проспекте — или встречу, или не встречу! Или струсят и улетят — или пойдут на штурм! Пятьдесят на пятьдесят, пупсик! Ровнехонько пополам!»

«Пятьдесят один на сорок девять».

«И ты поставил наши жизни на перевес в один-единственный процент?!»

«В два».

На этот раз пауза была настолько долгой, что Дэн успел о многом подумать. В частности о том, что объяснить все равно ничего не сумеет, даже если Маша сейчас снова обидится и замолчит, теперь уже насовсем и окончательно. Он и сам не понимал, почему при столь мизерном перевесе был уверен — сработает. Как не понимал и того, почему оно таки сработало. Как объяснить то, чего не понимаешь и сам?

Не стоит и пытаться…