Рыжая тень

Пневмоторакса не будет. И для этого даже не надо прикладывать особых дополнительных усилий, просто если ты не дышишь, то и засасывания воздуха через лишнюю дырку не происходит тоже, а киборги могут не дышать до двадцати минут. При полной неподвижности даже и больше. А можно вообще уйти в режим гибернации.

Или не уходить.

Склеить листки висцеральной и париетальной плевры, чтобы воздух не засасывался куда не надо и не привел к коллапсу легкого. Хотя для вполне успешного функционирования при необходимости хватит и одного левого, пораженное можно и вообще отключить.

Хорошо, что поражение приходится на периферические отделы, а корень легкого не задет и нет повреждения магистральных сосудов. Еще лучше, что удалось поймать заряд правой стороной груди. Левое легкое меньше, ему будет труднее работать за двоих, но слева расположены и самые крупные артерии, не факт, что их удалось бы качественно пережать без потери общей функциональности. А кровь в плевральной полости намного опаснее воздуха.

Хорошо, что ты не человек…

Ты пытался жить как человек. Не получилось. Как человеку тебе удалось лишь умереть. Но это вовсе не значит, что должен умереть и киборг.

Выход есть. Всегда. То, что он может не устраивать лично тебя, не аннулирует самого факта его существования. И, как правило, количество выходов из любой ситуации больше единицы. Вот как сейчас, например.

Можно лежать и слушать, как убегает враг, которого ты не убил, потому что не смог сделать этого как человек и боялся спалиться. Можно не палиться и дальше. И продолжать притворяться мертвым. С высокой вероятностью того, что через не слишком продолжительное время притворяться даже и не придется.

Или — с куда меньшей, но все же не нулевой вероятностью — ты даже сумеешь пережить орбитальную бомбардировку. Все-таки ты боевой киборг, и здесь суперукрепленная база Альянса, а не домик одного из трех поросят. Пусть даже и самого старшего.

Нижний ярус. Бронированные перекрытия. Да, пожалуй, процентов двадцать у тебя будет, может быть, даже двадцать три. Причем не только на то, чтобы пережить саму бомбардировку, но и на то, чтобы выбраться потом. И выжить дальше. Отличный процент, киборгов кидали в бой и при куда меньших. Впрочем, ты, кажется, про это уже думал.

И ты останешься один. На всей планете.

Потому что люди куда более хрупкие, вероятность выжить для них исчисляется сотыми долями процента. Или даже тысячными. Несущественная вероятность, которой можно пренебречь.

Но, может быть, так и лучше? Можно будет больше не притворяться. И не бояться, что тебя разоблачат. И вообще больше ничего не бояться. Никогда.

И ни за кого…

Можно.

Да.

А можно просто встать — мягким, совершенно нечеловеческим движением, чтобы сразу не осталось ни малейших сомнений. Ни у кого. И сказать — перед тем, как развернуться и броситься вслед за недоубитым тобою врагом, вверх по коридорам и лестницам и выше, в такое неправильное степянское небо:

— Извините, капитан. Так получилось.

* * *

Эпилог «Держись!»

— Держись! Держись, слышишь?!

Один не мог этого слышать. Другой наверняка не смог бы сказать ничего подобного — во всяком случае, вслух. Он вообще очень мало чего говорил вслух — и никогда о главном. Он не умел о главном — и чтобы громко, считал это глупым, пафосным. Лишним.

Но…

— Не смей умирать! Слышишь, зараза рыжая?! Не смей! Держись. Держись, чтоб тебя!..

Сознание ускользало, процессор работал в пунктирном режиме, поле зрения сузилось до крохотного кружочка, похожего на иллюминатор, за которым все еще виднелся клочок зеленого степянского неба. Неправильного неба. Далеко. Очень далеко, словно смотришь через длинный темный туннель. И с каждой секундой туннель все длиннее, а небо все дальше. И почему-то дергается. Быстро так.

— Станислав Федотович… он… умер?..

— Нет!

— Но он же… не дышит…

— А ты бы как дышала с дырой в легких?! У нас есть еще семнадцать минут. Тед! Что ты там возишься?!

— Да я уже…

— Держись, слышишь?!

Он не мог этого слышать, энергии не хватало. Он и так слишком долго держался, оттягивая неизбежное, на последних крохах пережимая сосуды. Не хотел, чтобы вот так, когда один. Хотел дождаться. Не верил, нет, но… ждал. И боялся. Нет, не быть отправленным заживо в печку, этого он уже не боялся. Давно. И даже не помнил, когда перестал. Эти — не такие. Они не отправят. Они не выкидывают даже пустых банок из-под сгущенки, ставя в них красоту. Можно надеяться, что и сломанного DEX’а не выкинут. Приспособят… куда-нибудь.

Только вот оказалось, что страх не уходит просто так. Ему на замену приходят другие страхи. И как правило — намного более страшные.

Например — не дождаться.

Никого. Так и остаться одному на этой поляне. До конца. До самой последней минуты, когда не останется даже красной рамки на черном фоне. Когда вообще ничего не останется.