Рыжее братство. Трилогия (СИ)

– Соседка это Векшина, Милица, – поспешил дать справку Дармон, явно недовольный явлением незваной гостьи, пока ктонибудь из телохранителей не прикончил шуструю бабенку, топчущуюся на пороге.

– На ловца и зверь бежит! – довольно констатировала я и переключилась на свидетельницу. Лакс, не перекатываясь на бок, легко, как циркач, вспрыгнул на ноги.

– Хорошо, что заглянула, Милица, расскажика, как Салиду нашла, как тревогу поднимала, – начала теребить бабу.

Та с готовностью закивала, проявляя желание сотрудничать со следственными органами, и, методично дергая то одну, то другую косу, толстыми светлорусыми веревками покоившиеся на пышной груди (чем они всетаки тут головы моют, что волос такой густой растет?), затарахтела, будто боялась, что вотвот рот заткнут и ни словечка молвить не позволят. Визгливый голос свидетельницы перешибал разом все звуки, поэтому я совершенно спокойно подозвала Лакса и попросила:

– Проверька, пожалуй, как у нее дома с запасами соли.

Рыжик моментально просек, к чему я клоню, усмехнулся и утек из дома так незаметно, как могут только искусные воры и эльфы, а уж особь, совмещающая в себе профессиональные достоинства и наследственные факторы, тем паче. Эта пластичная неуловимость была свойственна Лаксу и в лесу, и в городе.

А русокосая Милица, даже не заметив незначительного поредения массы слушателей, дергала оборки на блузе, влажно моргая выпуклыми голубыми глазами, и все повествовала, повторяя на разные лады, как еще с ночи у нее на сердце тяжко было, да разве ж угадаешь, к чему так гнетет. Это уж потом, как за солью зашла к соседям, Векша храпит на лавке, а Салида на полу лежит, не движется, тут и про соль забыла, заорала, юбки подхватила да подмогу звать понеслась. Мужики прибежали, а Салида как есть мертвехонька.

Лакс успел возвратиться и шепнул мне на ухо, умудрившись еще и украдкой нежно поцеловать в мочку уха:

– Полнехонек кувшин с сольюто на три четверти.

– А ведь ты лжешь, – дождавшись логического подтверждения своих интуитивных догадок, протянула я. – Подругому дело было, Милица, подругому. Сама расскажешь нам или магией помочь память освежить?

Яркий, будто свеклой наведенный румянец схлынул с полных щек бабы. Запнувшись на полуслове, она всхлипнула и, рухнув на колени, запричитала на одной воющей ноте:

– Не губи, магеваматушка, всю душу открою, как есть скажу! Демоны попутали, не иначе! Они, они, окаянные, руку мою направили! Убийца я проклятая!..

Дармон выпучил глаза не хуже Милицы и икнул. «Упс, – подумала я, – хотела свидетельницу расколоть, а тут сразу признание выскочило».

Удивилась я не меньше прочих, однако постаралась сделать вид, будто все идет как задумано. Баба покаянно выла, поносила себя последними словами, но никакой ценной конкретики в ее добровольном признании не всплывало. Между тем мне действительно было весьма любопытно, каким таким образом она умудрилась сломать шею Салиде, женщине более увесистой и массивной, чем сама. Состояние аффекта, бывает и такое, пробуждает в человеке невиданные резервы сил, но тем не менее я бы не отказалась услышать подробности.

– Милица, мы уже поняли, что ты раскаиваешься. Поднимись, присядь на лавку и постарайся описать, как все произошло, – попыталась направить истерическую исповедь в нужное русло. Кейр помог женщине встать и усадил на скамью.

– Настойка у Салиды уж больно крепка, до сих пор в голове шум да туман, – промокнув слезы косой, всхлипнула женщина и плюхнула толстый зад на лавку. – Помню только, позвала она попробовать новых рецептов настойку, лепешек напекла. Втроем мы сидели, пробовали, легко пилось, даром что крепко, об урожае говорили. Векша сразу два кувшина осушил и задремал, а потом, – крупные слезы снова закапали Милице на блузон, – она чегото грубого мне сказала, я так озлилась, как в жизни ни на кого не гневалась, и кружкой своею замахнулась, а она, кружка, прям в висок соседушке моей угодила. Та на стол головой сразу упала, я ж еще выпила и ушла к себе, будто так и надо. Только утром чуток в разум вошла, тогда уж народ звать кинулась, а только испугалась да на Векшу все и свалила. Он же, как лишку хватит, ничего упомнить не может.

«Ну и женщина, железный Арни отдыхает, – мысленно хмыкнула я, – это ж надо кружкой так сопернице навешать, чтобы шею переломить. Интересно, из чего ж она пила?» Аналогичные сомнения посетили не только мою черепушку. Мужчины молча созерцали «кровожадную» бабу.

Гиз ненавязчиво полюбопытствовал:

– Какая кружка у тебя была и где она сейчас?

– Так вот, вроде тех, на столе. – Милица ткнула дрожащим пальцем в две небольшие глиняные емкости грамм эдак на двести пятьдесят с выпирающими острым углом ручками, пылящиеся на столешнице. – Свою я зачемто домой вчера снесла, она там стоит, в погребе…