Рыжее испытание для босса

Я дождалась троллейбуса. Поднялся ветер, с неба посыпались редкие мелкие снежинки. Они мерзли на улице и просились в салон, иногда им удавалось – залетали через щель окна, которое уже лет десять не прикрывалось плотно. Немного пригревшись я, конечно же, уснула. Проснулась на конечной, платить за обратную дорогу пожалела денег и пошла пешком – я от конечки всего в двух остановках живу. На свой родной, четвёртый этаж поднималась медленно и неохотно. Дверь в квартиру открыла и прислушалась – спит. Верка спала, слава Богу. Общаться с ней, тем более ее кавалерами у меня не было ни сил, ни желания.

Квартира принадлежала моей маме. Жить здесь я могла бы совершенно спокойно и вольготно, но с тех пор, как мама попала в больницу, я не сводила концы с концами. Поэтому сама занимала комнату мамы, а в моей жила Вера. Она откликнулась на обьявление о сдаче комнаты и сначала показалась мне совершенно адекватной. Потом оказалось, что Вера толком нигде не работает, очень любит мужчин, которых таскает сюда, а еще иногда выпивает. Но выкинуть ее я не могла, ее ежемесячные платежи перекрывали коммуналку, оставалось еще немного сверху, а еще Вере пришлось бы вернуть залог, а я его уже потратила. Сразу, как получила. Поэтому я училась смирению и любви к ближним, то есть к Вере и ее кавалерам.

В холодильнике было пусто. Высохший кусок сыра аппетита не вызвал. Мы никогда не жили богато, но и не нуждались. Я так скучала по славным старым временам! А теперь… началась та самая взрослая жизнь, которой меня пугали в детдоме. Я там только до семи лет была, но многое запомнила.

– Никто тебе в жопу дуть не станет, – объясняла ночная нянечка. – И никому ты не будешь нужна. Все сама! Так что сейчас плакать и нервы мне трепать не нужно, привыкай к системе.

К системе я так и не привыкла. Два одиночества нашли друг друга и меня удочерила моя мама. Я всегда буду ей благодарна и за это, и за каждый счастливый день из прожитых вместе. Но теперь мама медленно угасала в больничных палатах и все, что я могла для нее сделать – не позволить ей умирать за казённый счет. Я платила, платила и платила снова, я взяла кредит, больше мне не давали, но кредитка… Права была няня, в жопу мне теперь только ветер будет дуть. Одевать то нечего.

– Пуховик, – со стоном вспомнила я.

Пуховик был куплен на кредитку и испорчен в первый же день. Я поставила чайник, села разглядывая масштабы порчи, сдерживала слезы. Я не буду плакать. Мама много лет была сильной для меня, я для нее смогу тоже. Это мой долг.

Раздался грохот, в комнату пошатываясь вошла Верка. Я сразу же вычислила – пьяная, но не слишком. Терпимо. Глаз у меня уже был наметан.

– Как мать? – спросила она.

– Так же.

– А ты чего сидишь понуро?

– Пуховик…испортила. Сейчас стирать пойду.

Верка забрала у меня пуховик, посмотрела, поцокала языком.

– Стирать…горе луковое, испортишь же. Сначала сухой щёткой зачистить нужно, а потом уже губкой и мыльным раствором…аккуратно. Да сама я сделаю, сиди.

Верка чистила мой пуховик, а я все же поплакала. Я устала. История с лечением моей мамы тянулась уже третий год, и я радовалась каждому прожитому ей дню, но я так устала…и сейчас испытывала одновременно и благодарность Верке и жгучий стыд за свою слабость и бестолковость. Мама учила меня быть сильной.

– Вер, – позвала я. – Я на работу вторую устроилась.

– И так костями гремишь, – фыркнула та из ванной, где яростно терла щеткой мой пуховик.

– Да то дело десятое. Ты мне с женихами своими квартиру не сожги, ладно? Пожалуйста.

– Я постараюсь, – покладисто ответила Вера.

Утром я шла на свою привычную работу в пуховике, который был немного влажным, но выглядел куда лучше, чем вчера вечером. Ночью толком не спалось, и весь день я клевала носом, со страхом думая, что мне не спать еще всю ночь – стажировка. То и дело вспоминался высокомерный взгляд нового босса, и внутри поднималась глухая ненависть – ну вот, кто он такой? Просто богатый, избалованный жизнью мудак, которому повезло в жизни больше, чем мне.

В гостиницу к восьми вечера я шла движимая и страхом, и усталостью, и не очень праведным негодованием.

Глава 4. Максим

Даша почти не изменилась, хотя в последние лет двадцать я видел ее редко и урывками. Набрала пару килограмм, но они распределились гармонично и нисколько ее не портили. Волосы у неё были роскошными, соломенными, тяжёлая копна уже немного серебрилась седыми нитями, а в уголках глаз морщинки. Но все это подругу юности не парило. Я подумал – Еве бы ее деньги, она бы уже перекроила себя так, что мама родная бы не узнала.

– Сколько лет, сколько зим, – распахнула объятия Дашка.

– Да брось, виделись же года полтора назад, – усмехнулся я, ее обнимая.

Мы заняли столик, Даша открыла меню, торопливо пробегая взглядом строчки.

– Есть хочу ужасно, – пожаловалась она. – Перелёты меня убивают. Ты из-за озера, да?

– Да, – кивнул я. – Созрел старик?