Рыжее знамя упрямства

– Немудрено при таких приключениях, – посочувствовал Федя. – Словко, тебя Каперанг зовет. Прямо сейчас, к себе в каюту. Двигай…

"Уже приехал? Как быстро!.. А зачем зовет? Ох, ясно зачем…"

Каютой (вернее, "командирской каютой") назывался кабинет начальника моршколы РОСТО в штабном домике. Там обычно проводились совещания начальства.

Словко шагнул к стеллажу с "персональными" ячейками, взял там свой берет, надел на расчесанные пальцами, давно не стриженные пряди. В ячейке же отыскал галстук и аксельбант (в плавание их не надевали). Обнаруженным в кармане платком потер пряжку с якорем. Рыжик следил за ним тревожными глазами.

– Словко, можно мне с тобой?

Очень мягко Словко сказал:

– Но тебя же не звали, так не полагается. Подожди меня здесь…

– Будут ругать?

– Ну… не съедят же, —успокоил Рыжика (и себя) Словко.

Через полминуты он постучал в синюю фанерную дверь. Услышал "войдите", шагнул через порог.

За обширным столом командирской каюты, на фоне большого штурвала, карты Орловского водоема и спасательных кругов сидели пятеро. Каперанг Соломин (в синей куртке с погонами), грузный широколицый полковник с залысинами, гладко выбритый мужчина в штатском (но похоже, что и он офицер), худой смуглый майор в камуфляжной форме. И, конечно, подполковник Смолянцев – в брезентовой (явно чужой) куртке поверх мятой, но уже сухой рубашки.

Словко бывал в этой каюте тыщу раз, без всякого душевного трепета. Но сейчас ощутил себя, будто в кабинете завуча.

– Здравствуйте, – отчетливо (и, кажется, слишком тонко) сказал он. – Дмитрий Олегович, вы меня вызывали?

– Приглашал… Подойди ближе.

Словко сделал три широких шага. Встал по-строевому. Конечно, не навытяжку, но пятки вместе, руки опущены, голова прямо…

Все смотрели на него без симпатии. Грузный полковник – набыченно, штатский – скучновато, майор – с холодноватым интересом, Смолянцев – с откровенной неприязнью. И даже Каперанг – непонятно как-то. Вернее, подчеркнуто нейтрально.

– Словуцкий, весьма неприятное дело, – сказал ему Каперанг.

– Я понимаю, – сразу отозвался Словко. – Но можно сначала один вопрос?

– Ну… если коротко.

– Что с Олегом Петровичем?

Офицеры переглянулись. Похоже, что удивленно.

Каперанг кивнул:

– Думаю, что не очень плохо. Приступ сняли Предложили лечь на обследование, но он отказался, обещал, что позже. Запросился домой, говорит, много дел. Я не дождался, чем кончится, но думаю, что отпустят…

– Спасибо, – сказал Словко. И глянул прямо: "А теперь – давайте".

Каперанг Соломин произнес очень официально:

– Вячеслав Словуцкий, подполковник Виктор Максимович Смолянцев обратился ко мне с несколькими серьезными обвинениями, которые адресованы вам…

"Ого! "Вам"! Сроду такого не было…"

– Я слушаю, Дмитрий Олегович… – На Смолянцева Словко не смотрел.

– Обвинение первое. В грубости и неуважении к старшим. Вы дерзко и непочтительно разговаривали с Виктором Максимовичем во время рейса, отказывались слушать его советы и выполнять просьбы… Второе обвинение – в неумелом управлении судном и неоправданном риске, которому вы подвергали тех, кто был на яхте. И главное – в том, что вы обманом оставили его, Виктора Максимовича, на голом острове, на ветру и холоде, без укрытия, подвергая опасности его здоровье и срывая мероприятие, на которое он спешил.

"Ну, ни фига себе!" – чуть не выпалил Словко. Хлопнул губами и… успокоился. Он по-прежнему чувствовал себя в кабинете завуча, но уже как бы в тот момент, когда все ясно и когда знаешь, как ответить. Формулировать ответы он умел (курсы отрядного пресс-центра!). Сколько раз приходилось бывать в таких переделках, защищая себя и других! И всегда было ощущение, что, если прав, ничего тебе не грозит. Потому что есть "Эспада". И в крайнем случае – сигнал "Мэйдей!" Например, как в прошлом году, когда Сережку Гольденбаума обвинили, будто он (это Сережка-то!) нюхал клей с другими третьеклассниками на школьном чердаке…

– Дмитрий Олегович, можно мне по порядку?

– Даже нужно, – кивнул Каперанг.

– Подполковник Смолянцев появился на берегу, когда мы стояли в устье Орловки. Сказал, что у него большая беда, и просил срочно доставить в город. Если беда, мы обязаны помогать. Мы пошли, хотя Даниил Корнеевич не вернулся из Полухина. Срочно же надо!.. Олег Петрович был на гроте, но у него случился приступ, грот пришлось взять мне. Господин подполковник не мог мне помочь, потому что не знает парусного дела, он только откренивал. Потом засвежело. Подошел катер, Олег Петрович перебрался в него. Господин подполковник хотел туда тоже, но ему сказали, что нельзя: с яхтой без откренки мы бы с Рыжиком не управились… По пути на Язык начались шквалы, господин подполковник… он стал нервничать. Стал требовать, чтобы мы убрали паруса и дрейфовали к подветренному берегу. Но там камни, яхту разбило бы. Мне пришлось сказать, что командую парусником я и только я имею право принимать решения. И еще я сказал… что нельзя во время такого ветра метаться по судну, как таракан в банке, это опасно. За эти слова я прошу прощения… – Словко впервые посмотрел на Смолянцева и чуть наклонил голову.