Рыжее знамя упрямства

Столб с числом "32" на левой стороне и "339" на правой был такой же, как все предыдущие. Он не помнил, что именно к нему вчера на рассвете выбрался из леса исцарапанный мальчишка в оранжевом рваном свитере. Вернее, не из леса, а с длинной и высоченной груды сухого валежника. Этот завал тянулся влево и вправо, теряясь в придорожном мелколесье… Столбу невдомек было, почему длинноногий светловолосый пацан в оранжевой рубашке прислонил к нему велосипед, постоял, меряя глазами щетинистую баррикаду и вдруг полез в переплетение шипастых стволов и колючих веток, обдирая икры и колени…

Словко понял сразу: можно сунуться в сушняк лишь слегка, для очистки совести, а можно лазить и калечиться в нем два часа – результат будет один. Нулевой… И все-таки..

Хрустящие сучья ломались под ним, в рот лезла паутина. Иногда в паутине вспыхивали крохотные блестки, и Словко радостно вздрагивал – чудилось на миг, что сверкнуло колесико. Но, конечно, не было колесика. Хотя Словко казалось даже, что он нашел путь, которым пробирался через валежник Рыжик – по множеству провалов и сломанных сучьев.

Нет, если бы даже подогнать бульдозеры и разгрести завалы – сколько шансов, что крошечный Рыжкин талисман вдруг отыщется среди хрустящих, раздавленных гусеницами груд?

Словко наконец выбрался спиной вперед из сушняка, сел в траву рядом с велосипедом, ладонями стер с ног кровяной бисер, обхватил колени. Глянул снизу на завал, снова представил тяжелый желтый бульдозер… И опять что-то сверкнуло белой искрой. Нить паутины?

Словко рванулся из травы. Метрах в двух от земли на суровой нитке висело среди сучьев крохотное оловянное колесико. Серебристое, натертое до блеска о худую Рыжкину грудь. Прямо на виду висело! Как Словко не заметил его раньше?

Он подпрыгнул, дернул нитку, отцепил. Покачал невесомое колесико на ладони. Зачем-то подышал на него, потер о рубашку. Удивился тому, что не очень удивляется случившемуся. Видимо, в глубине души он с самого начала верил: это должно произойти. Да, не было изумления, только теплая такая, ласковая радость. Словко аккуратно затолкал колесико в нагрудный карман под блестящей пуговкой. Повернулся, чтобы шагнуть к велосипеду.

Велосипед держали двое…

Им было лет по шестнадцать. Один – пухлощекий, белобрысый, в широченных бриджах и белой футболке навыпуск. Другой – тонкий, похожий на гимнаста в темном спортивном костюме, скуластый. Разные, а на лицах одинаковое выражение, которое можно передать одним коротким звуком: "Гы-ы…" Это и радость от неожиданной добычи, и удовольствие от предстоящего развлечения. Их собственный велосипед – один на двоих – валялся у края дороги.

– Ну, чё схватили… – сказал Словко, понимая, что все бесполезно

Толстощекий заулыбался и вправду сказал:

– Гы… – А еще: – Гляди, какой пионерчик. Я думал, они давно повывелись…

– Это скаут, – сказал скуластый очень серьезно. – Скауты, они все добрые. Мальчик разрешит нам покататься на его велике, да? А то мы всё на одном да на одном, я о багажник вся ж… измочалил.

– Не троньте, вам говорят! – крикнул Словко. И думал в это же время, что вариант один. Драться бессмысленно, заколбасят паразиты в один момент. Видно ведь, какие они. Надо подождать, когда схватят велосипед и поедут, чтобы налицо был «состав преступления». Тогда сразу – сигнал Корнеичу: «Мэйдей…» Место происшествия, приметы угонщиков, пускай звонит в милицию. Звонить самому нет смысла, не станут там реагировать на крики мальчишки… А если эти гады пристанут сейчас, чтобы отлупить «скаута» перед угоном (а то и шею свернуть), тогда – кувырок назад и рывком на гребень сухого бурелома. Следом не полезут – себе дороже. (И при всех этих скачущих мыслях все же сидела в Словко радость: «А колечко-то я нашел…»)

– Отцепитесь от велика! – еще раз крикнул Словко и удивился, какой тонкий стал у него голос.

– Нехороший мальчик, – сказал скуластый. – Вас там неправильно воспитывают. Иди сюда, мы объясним, как разговаривать со старшими.

– Гы… – подтвердил его слова толстощекий.

И Словко… пошел. Только по пути поднял из травы метровую толстую палку – легкую, сухую. Потому что бежать прочь вот так, сразу, было тошнее тошного…

Страх, конечно был (ого какой!), но он не мешал четким мыслям, и внутри у Словко разматывался быстрой лентой отсчет: "Толстому – тычком вправо и назад, прямо в рожу. Потом перехват в шестую позицию и с маху "гимнасту" по рукам. Пока будут выть и ежиться, схватить велик – и на дорогу. Вдвоем на одном не догонят. Да если и один кинется, еще поглядим, кто быстрее…"

Кажется, они что-то поняли.

– Х-хы… – неуверенно выдохнул толстощекий и сделал шаг назад. Это плохо, теперь в один темп двоих не зацепить… Они оттолкнули Словкин велосипед и с двух сторон шагнули к "скауту" (тот, видать, спятил от страха). Теперь самое время было рвать в завал. Но… Словко сделал палкой веерный разворот. Он называется "закрытая роза", как в романе Гюго "Отверженные". "Если скуластому по коленям, а толстого выпадом ниже брюха…"